Кукушонок, принц с нашего двора

Он обогнул лес и ночью — вот теперь наступила ночь — на краю поля увидел поляну, над которой горели, как звёзды, разноцветные светляки.

Он обрадовался, узнав поляну, и ускорил шаг.

Он подошёл к широкому ручью и увидел трёх гномов: зелёного гнома — меньшого брата, среднего брата — рыжебородого гнома и старшего брата — гнома с длинной, до земли, белой бородой.

— Милые гномы! — сказал Мальчик Одуванчик надтреснутым слабым голосом. — Дайте мне ещё один разочек ключи. Теперь я буду умнее и не сломаю их.

Динь-дили-динь, динь, бим-бом-бом, бам-бамм-баммм… — били гномы по наковальням, выковывая ключи.

— Мы даём ключи только мальчикам, — сказал маленький гном, не отводя глаз от наковальни.

— Я и есть мальчик. Разве ты не узнаёшь меня?

— Посмотри на себя! — прокрякала Мудрая Утка, которая плавала по ручью.

Мальчик Одуванчик склонил голову и увидел в воде, среди отражений разноцветных светляков, своё лицо.

Он увидел лицо старика с запавшими глазами, морщинистого, с седой бородой.

Он повернулся спиной к ручью и пошёл по ночному полю куда глаза глядят.

Ничего не поделаешь. Так уж произошло, и недаром говорится — из сказки слова не выкинешь.

А Утка — хотя она только что вернулась из Африки, очень устала и отдыхала после перелёта — тяжело поднялась в воздух и полетела к Бабушке Черепахе.

«Хочешь не хочешь, а надо», — подумала она.

Прилетев, Утка прокрякала Бабушке Черепахе:

— Твой-то возвращается. Выйди встречать — сам он не найдёт дороги.

Она была уже очень стара, Бабушка Черепаха. Панцирь стал совсем серым, весь покрылся трещинами-морщинами и не отражал ни солнца, ни звёзд, ни светляков.

От старости она почти ослепла.

— Он возвращается с принцессой и маленькими принцами? — спросила Бабушка Черепаха.

— Ах, нет, — прокрякала Утка, которой очень бы хотелось на этот раз сказать неправду, но что поделаешь, если она не умела лгать. — Принцессы с ним нет, и принцев тоже нет.

— Всё равно я счастлива, что он возвращается.

«Значит, что-то в нём есть или было; если утёнка или мальчика так любят, в нём обязательно должно быть хоть немного чудесного», — поднимаясь вверх и устало махая в чёрном воздухе старыми крыльями, подумала Мудрая Утка.

Бабушка Черепаха вышла из своего дома, который изрядно покосился и по окошко врос в землю, и побрела по полю, туда, где горели огни гномов и откуда доносилась песня гномов.

Она была слаба и стара и, сделав шаг, не знала, сумеет ли сделать второй.

И она почти ничего не видела.

И всё-таки среди огромного чёрного поля она нашла своего внука.

Она узнала его не видя: по шуму шагов, хотя он теперь волочил ноги; по дыханию, хотя дышал он тяжело и хрипло. Кто ведает, как она его узнала! Да это и не так важно.

Она узнала его и, как прежде, окликнула детским его прозвищем:

— Мальчик Одуванчик! Идём скорее домой, уже поздно. Что-то ты загулялся сегодня!

Дома она напоила его горячим молоком. И уложила в постель; в ту самую, из которой он поднялся в ночь, когда его позвали гномы.

Ему было тесновато в детской постели, но бабушка тепло укрыла его; он свернулся клубком, согрелся и скоро уснул.

Во сне он улыбался.

Снилось ему, что он, прежний Мальчик Одуванчик с пушистой головой, играет на лугу перед бабушкиным домом.

А когда он уснул, Бабушка Черепаха осторожно ссохшимися лапками погладила его лицо. И почувствовала морщины на лбу, на щеках, у глаз — множество морщин — и по этим морщинам, как по строчкам книги, прочла всю его жизнь: как лес вначале открылся, а потом закрылся для него; как принцесса чуть не полюбила его, почти совсем полюбила, а потом исчезла; как остались закрытыми алмазные ворота города с бесконечной белой стеной, оплетённой колючей проволокой, за которой умирали люди.

Мальчик спал.

«Это я во всём виновата, — горько думала бабушка. — Я рассказала моему дорогому мальчику слишком мало сказок, и он не узнал чудесного, когда оно встретилось ему на пути, и бросился к этим дурацким сундукам».

Во сне Мальчик Одуванчик дышал тихо и спокойно.

«Это я во всём виновата, — горько думала Бабушка Черепаха. — Я рассказывала ему слишком мало правдивых историй о настоящей жизни».

Мальчик Одуванчик спал.

Я рассказал эту сказку моему мальчику. Он был тогда беленький, с золотыми кудряшками — похожий на девочку. Красивый, но капризный. Было условлено: я рассказываю сказку, а он сразу засыпает.

— И вовсе это не сказка, — сказал он, раскрыв большие зелёные, как у матери, глаза, когда выслушал всё до конца. — Вот я не уснул, и не усну, и никогда не буду спать.

Глаза у него всё-таки слипались понемногу, так что я не очень испугался.

— Почему это не сказка? — спросил я.

— В сказке всегда всё кончается хорошо, — ответил он.

— И тут всё кончилось хорошо… Почти всё, — сказал я. — Ведь Бабушка Черепаха жива, а это самое главное. И для неё внук всё тот же Мальчик Одуванчик. Видит она плохо, потому что она совсем старенькая. Но помнит хорошо.

— А… ключики… всё-таки… сломались… — сказал мой мальчик.

— Ну и что ж. Зато ты будешь умнее; ведь и тебя скоро позовут гномы.

Он не ответил. Он крепко спал.

Я вышел в сад. Прилетели грачи и хлопотали, устраиваясь в старых гнёздах.