Кули. Усадьба господина Фуада

Книги Адама Шафи Адама можно рассматривать как первый опыт создания социального романа в суахилийской литературе. Они убедительно свидетельствуют о коренных переменах в общественной жизни островной части Объединенной Республики Танзании. Нет сомнения, что советский читатель с интересом познакомится с этим важным этапом развития литературы дружественной африканской страны.

Е. Мячина

Кули

Глава I

Маджалива стал кули[2], когда ему шел двадцать второй год, но и теперь, почти в пятьдесят пять, он по-прежнему работал в порту. Он привык к этой работе и в свои немалые годы был еще очень крепок. Среднего роста, коренастый и плотный, он выглядел гораздо моложе своих лет — на вид ему нельзя было дать больше тридцати.

Его уважали в порту и в трудную минуту всегда шли к нему за советом, но он никогда не кичился этим, вел себя просто, во время работы любил перекинуться с друзьями шуткой, а порою и крепким словцом, как это было принято в отношениях между грузчиками.

Жену Маджаливы звали Машаву. Они поженились еще в юности, но у них долго не было детей. Наверное, на Занзибаре и Пембе невозможно было сыскать лекаря, к которому бы они не обращались, и, когда через много лет у них наконец родился сын, радости родителей не было предела. Ребенка назвали Рашиди.

С рождением Рашиди Маджалива стал работать еще усерднее, нужно было поставить сына на ноги, дать ему образование. Обычно он поднимался на рассвете и шел на работу, но однажды утром вопреки обыкновению остался лежать в постели, с головой укрывшись простыней.

В полвосьмого хлопотавшая на кухне Машаву заметила, что муж все еще не вставал. Она вошла в комнату и остановилась у кровати. Маджалива лежал неподвижно.

— Ты что, не идешь на работу?

— Нет.

— Почему?

— Пойди-ка лучше к ребенку. Не слышишь — он плачет?

Рашиди действительно уже проснулся и залился громким плачем. Взяв на руки младенца, который тут же замолчал, Машаву возвратилась и снова спросила:

— В чем дело — не хочешь идти на работу?

— Почему не хочу? Просто нездоровится мне сегодня. Кажется, у меня жар, и голова кружится.

— Может, помоешься горячей водой?

— Ладно, давай.

Привязав ребенка за спиной, Машаву отправилась на кухню, поставила воду на огонь и приготовила рисовую кашу.

Маджалива знал, что не может позволить себе сидеть дома. За целый день работы в порту он зарабатывал всего два шиллинга, которые уходили на покупку самого необходимого, так что в семье не оставалось ни одного лишнего цента. И все равно денег не хватало, приходилось экономить буквально на всем…

Когда вода вскипела, Маджалива помылся, съел миску рисовой каши и снова лег в постель.

— Ну так что же мы будем делать? — спросила Машаву.

— Ничего, постараюсь доплестись до Хаджитумбо и купить какой-нибудь еды, — ответил он, с головой заворачиваясь в простыню.

В десять часов утра Маджалива заставил себя подняться с постели и пошел на рынок, который находился недалеко от Мфереджимаринго, где они жили. На рынке на последние гроши он купил кукурузы и небольшую сушеную акулу — этой еды им с женой должно было хватить на день. Для Рашиди дома еще оставалось немного пшена.

На следующий день Маджалива почувствовал себя лучше. Он встал, как всегда, на рассвете, оделся и пошел в порт. Работа была особенно тяжелой: в тот день разгружали оборудование для железной дороги, строящейся в Танганьике. Грузы прибывали сначала на Занзибар, а потом переправлялись в Дар-эс-Салам.

У причала уже стоял готовый к разгрузке корабль. Крановщик поднялся в кабину, и работа закипела.

— Майна, майна! — командовал Шаабани, старший среди грузчиков, указывая крановщику, куда нужно опускать груз. Рабочие с опаской поглядывали на качающуюся в воздухе стальную деталь, ждали, пока она опустится на землю, а потом отцепляли крюки и вчетвером относили ее на специально подготовленную площадку.

Работа продолжалась до шести часов вечера, и, когда она закончилась, Маджалива сразу же отправился домой. Отворив дверь, он услышал плач Рашиди. Машаву держала ребенка на руках, пытаясь одновременно разжечь огонь в очаге и успокоить сына.

— Почему ребенок плачет? — недовольно спросил Маджалива, раздеваясь.

— Откуда мне знать!

— Покорми его. Может быть, он хочет есть!

— Как я его покормлю, когда у меня столько дел на кухне? — раздраженно бросила в ответ Машаву. Ей и вправду нелегко было одной управляться в доме, а помочь, кроме мужа, было некому.

Маджалива повесил рабочую одежду на веревку, надел шуку[3], взял Рашиди из рук Машаву и вышел с ним на улицу.

Он сел у хижины, начал играть с сыном, и скоро Рашиди, успокоившись, крепко уснул. Только тогда Маджалива смог умыться и прилечь.