Кули. Усадьба господина Фуада

— Да, это те листовки, о которых я тебе говорил. Но разговоры — потом. Устал я страшно. Два дня не спал.

— Подожди, я сейчас попрошу жену постелить тебе.

— Это лишнее. Я посплю здесь, на циновке.

— Ладно, ты пока поспи, а я схожу к Амине. Узнаю, как там у нее.

— Идешь к Амине? Тогда постой. — Бакари вынул из кармана несколько банкнотов. — Передай ей эти деньги. Скажи, что от профсоюза.

— Вот это здорово! А то я зашел к ней вчера и обнаружил, что она уже два дня ничего не ела. А здоровье у нее сейчас не очень. Ты же знаешь: она беременна, а живет впроголодь. И, как назло, я был на мели — всего три шиллинга в кармане. Ну я ей все и отдал.

— Это правильно. А теперь отнеси ей пятьдесят шиллингов.

Придя к Амине, Фараджи передал ей деньги и, не задерживаясь, отправился к рынку в Малинди. Он подошел к женщине, торговавшей горячими завтраками, и сел на скамью.

— Мамаша, дай-ка мне тарелку маниоки, два куска рыбы и чай.

Знакомая торговка обрадовалась, увидев его:

— Решил снова прийти к нам поесть?

— Да.

Женщина положила ему полную тарелку маниоки, рыбу, налила в чашку чай и поставила завтрак перед ним на стол.

— Послушай, мамаша, — вдруг прошептал ей Фараджи, — тут есть одно дело, в котором нужна твоя помощь.

— Что за дело? — Женщина подошла поближе и присела рядом с Фараджи.

Он огляделся, чтобы удостовериться, что их никто не подслушивает.

— Меня послали к тебе наши друзья, — начал он. — Ты знаешь, что правительство запретило проводить всякие митинги, но мы решили во что бы то ни стало собраться. — Фараджи сделал паузу и взглянул на женщину, которая с недоумением смотрела на него. Улыбнувшись, он продолжал: — Вот нам и понадобится твоя помощь. Твоя и твоих подруг, которые продают еду здесь, на рынке.

— Как же мы можем помочь вам, сынок?

— Значит, так. У нас есть листовки, которые нужно тайно раздать рабочим. Сами мы этого сделать не можем, потому что за нами следят. А вам сделать это будет легче.

— А как же мы будем распространять ваши листовки?

— Очень просто. Я принесу их тебе, ты раздашь их своим товаркам, и вы будете заворачивать в них еду. А рабочих предупреждайте, чтобы они внимательно читали то, что написано на оберточной бумаге.

— Эй, тетка! Перестань болтать. Лучше иди-ка сюда и дай мне чего-нибудь поесть. Подыхаю с голоду, — нетерпеливо вмешался в разговор подошедший к прилавку грузчик, по пояс голый, весь мокрый от пота.

— Ничего, подождешь! Не видишь — разговариваю с человеком, а ты знай глотку драть. На жену свою так же орешь?

— Давай жрать, я тебе сказал! Да и на кой черт мне нужна жена, которая, как ты, целыми днями чешет язык неизвестно с кем.

— А ты думаешь, я бы за тебя пошла?

— Да дай ему чего-нибудь, — сказал Фараджи. — Ты что, грузчиков не знаешь? Будет стоять здесь и ругаться.

Женщина накормила грузчика и возвратилась к Фараджи.

— Ну как, ты согласна? Сможешь нам помочь?

— Конечно, сынок. Сделаю все, как ты сказал, и подругам своим передам. Они согласятся, ты не сомневайся. Вы не думайте, мы с вами.

— Ну спасибо, мамаша. Тогда я пошел.

Придя домой, Фараджи разбудил Бакари.

— Ах, как я сладко спал, — сказал тот, потягиваясь. — А ты сходил к Амине?

— Сходил.

— Значит, дела таковы. Я виделся с нашими друзьями в Дар-эс-Саламе и получил от них две тысячи шиллингов. Больше дать они не смогли: бастуют портовые рабочие в Танге и им тоже нужны деньги.

— Ничего. То, что мы получили, — это тоже немало. Ну, на сегодня все. Листовки мы раздадим завтра. Я уже договорился. Все будет в порядке.

— Хорошо. Тогда до завтра.

— Да, вот еще что. Если встретишь кого-нибудь из наших, передай, чтобы завтра заходили на рынок, туда, где под деревьями продают еду.

— Зачем?

— Так надо.

Бакари посмотрел на Фараджи и улыбнулся.

— Хорошо, если кого увижу — предупрежу.

К вечеру город опустел и умолк. По улицам ездили только машины с полицией и солдатами.

На следующее утро Фараджи разложил поудобнее листовки в корзине, накрыл их тряпкой, накрепко завязал сверху веревкой и пошел на рынок. Он шел медленно, держа корзину на голове, опасаясь, как бы полицейский патруль не остановил его и не стал проверять. К счастью, он добрался до Малинди без приключений, но знакомой женщины на месте не оказалось. Он отошел в сторону, оглядевшись, поставил корзину на землю и стал прохаживаться по рыночной площади, поминутно бросая взгляд на свою драгоценную ношу. В семь часов начали открываться склады, засновали взад-вперед грузчики с тележками, и рынок стал оживать. Уже заняли свои места под деревьями другие торговки, а знакомой женщины все не было, и Фараджи начал беспокоиться. Наконец показалась и она, неся на голове большой котелок с дымящейся едой. За нею поспевали два ее сынишки, каждый из них тоже тащил по котелку поменьше.

Фараджи подошел к ней и поздоровался:

— Шикамоо!

— Марахаба, сынок. Как дела?

— Все по-прежнему. Дай я тебе помогу, — и он поднял руку, чтобы взять у женщины котелок.

— Спасибо, сынок, не надо. Я уже почти донесла.

Фараджи проводил женщину до ее прилавка и помог ей снять ношу. Когда женщина начала подметать около своего прилавка, он нагнулся к ней и прошептал на ухо: