Кулибин

«…когда из какого-нибудь департамента в государстве требовано будет от Академии Наук сочинение такого проекта, или решения, или известия в географии, в мореплавании, в ботанике, химии, изобретении машин, или что ни есть иное потребуется в Адмиралтейство[28], в полицию, к заводам, рудным, соляным, к земледелию и прочая, тогда президент из канцелярии тотчас назначить должен к тому способных людей из числа академиков и они должны в том трудиться, и труд свой в канцелярии объявить, о чем будет то место, от которого что требуется, по порядку канцелярскому, из канцелярии уведомлено».

Кулибин появился в Академии Наук тогда, когда она стала воистину научным центром страны и приобрела уже мировую славу. Прочную основу развитию русской науки заложили своими трудами два гения: М. В. Ломоносов и Леонард Эйлер. Последний был немец по происхождению, но он на всю жизнь связал свою судьбу со своим новым отечеством, трудился в русской Академии и умер в России, оставив в ней и свое потомство. Ломоносов и Эйлер подготовили замечательных учеников Румовского, Котельникова,

Протасова, которые стали выдающимися учеными и сами подготовили учеников. Имена И. И. Лепехина[29], П. Б. Иноходцева[30], биолога Н. Я. Озерецковского[31] — исследователя Кольского полуострова, химика Н. П. Соколова[32], химика В. М. Севергина[33] составляют славу русской науки.

Стремление екатерининского правительства узнать жизнь далеких окраин и завоеванных земель (Екатерина присоединила к России Крым, Новороссию, Белоруссию, часть Украины) диктовало академикам необходимость путешествовать. Академики и сами с пылом принимаются за изучение неведомой им страны. Эти люди книжной учености, не могущие шагу шагнуть без справочников и энциклопедий, редко видевшие солнце из тусклых окон архивов и лабораторий, были в то же время одержимы вечной страстью к путешествиям. Они жадно стремились обследовать нашу планету в целях открытия всего пригодного для службы человечеству.

Лепехин исследует север России; Гильденштедт[34] шлет письма с Кавказа; Паллас[35], жадный до всего нового, с энтузиазмом описывает Поволжье и Сибирь, два раза ездит в Кяхту; Гмелин[36] проникает в Персию; больной Фальк[37] с неудовольствием покидает окраину, отзываемый академическим начальством; Ловиц[38] готов ехать хоть на Камчатку; Зуев колесит по югу России, претерпевая оскорбления сумасбродного губернатора.

Лишения, варварские дороги, ужасные переезды, тупость местного начальства, непосредственные опасности от грабителей и убийц — все это не страшило отважных академиков.

Анализ писем, которые присылались русскими студентами академическому начальству из-за границы, обнаруживает всю полноту интересов юношей того времени, эрудицию и смелость мыслей, какую возможно было допустить в пределах официальной идеологии. Слог — это зеркало умственной дисциплины — у студентов ясен, точен, исполнен силы и выразительности. Подобные письма разрушают то заблуждение, которым питалась русская знать, с легкой руки иностранцев, обрисовавших наших юношей на заграничной учебе лентяями и пьяницами. Биографии русских студентов Соколова, Лепехина, Иноходцева, Озерецковского, Зуева и других, ставших потом академиками, говорят о громадной пользе, которую они сумели извлечь из заграничных поездок.

«Если вспомнить, что этот академический молодняк вышел из низших социальных слоев, что это дети солдат, псаломщиков, захудалых сельских попов не могли опереться ни на какую культурную базу, ни на какую культурную традицию предков, что молодость их проходила в борьбе с жестокой бедностью и лишениями, то нельзя не проникнуться глубоким восхищением перед таким быстрым и пышным культурным расцветом.

Академия тогда организовывала не только географические и естественнонаучные, но и астрономические экспедиции. Астрономические наблюдения русских академиков получили высокую оценку мировой науки. То же самое и с метеорологическими наблюдениями. Только химия делала слабые успехи — Ломоносов не имел достойных преемников. Физику представлял у нас крупный ученый Эпинус, естественные науки — выдающийся натуралист Паллас. Так осуществлялось русскою Академ нею желание Петра, завещавшего: «…академики должны приобрести нам в Европе доверие и честь, доказав на деле, что и у нас работают для науки и что пора перестать считать нас за варваров, пренебрегающих наукою».