Очеркист так оканчивает свою заметку: «Что касается до нижегородцев, то они, кажется, не ценили своего земляка достойно. Усердно я искал вида кулибинского памятника, да так и не нашел ни у фотографов, ни в книжных и „художественных“ магазинах Нижнего Новгорода. „Едва ли его и снимали когда-нибудь“, — сказал мне букинист на Большой Покровке»[99]
.XV
Кулибин в личной жизни
Наружность Кулибина описана его биографом П. Свиньиным. Он был «мужчина посредственного росту, статный и в походке являющий достоинство, а во взгляде ум и остроту. Белая, пожелтевшая от времени борода придавала ему почтенность и сановитость». «Человек себе на уме», с чертами «столичной жизни» в манерах, крепкий телом и духом, старообрядец в домашнем быту. «Веселый, общительный, словоохотливый, добродушный». Любил званые вечера, бывал на балах, хотя только балагурил и шутил, так как был абсолютным трезвенником. Никогда не курил табаку и не играл в карты. Любил писать стихи. Нам известны его «официальные» произведения. Они писались в торжественном стиле, как и все, что тогда писалось, но язык его естественнее и проще, чем у некоторых поэтов его времени. Чтобы оценить дарование Кулибина в этой области, надо помнить, что то была эпоха официальной одописи. Из его писем видно, что это человек с ясной мыслью, с целеустремленной деловитостью, не любящий распространяться. Язык его точен, народен, лишен всякой манерности и фразы. Иногда проскальзывают черты сдержанного, добродушного юмора. Все это особенно выигрывает на фоне дворянского полуобразования «Митрофанушек» и поверхностно воспринятого французского просвещения, которым заражен был «высший свет» того века.
Писал Кулибин неграмотно — не в смысле слога, а в смысле орфографии: не умел употреблять букву «ять» и расставлять знаки препинания. Он досадовал на этот пробел и, когда отправлял бумаги начальству, просил людей сведущих исправить ему ошибки. «Получа письма на имя графа, — пишет он сыну, — поставь в нем правильные запятые».
При дворе, среди расшитых мундиров и сияющих орденов, Кулибин в своем «национальном костюме», а проще сказать, в длиннополом кафтане и с огромной бородой казался представителем другого мира.
Щеголихи и модницы смеялись над суровой жизнью механика и над его «благообразной» внешностью. Они делали вид, что принимают его за попа, и шутки ради подходили к нему под благословение, закрыв глаза и вздыхая о грехах, или обращались к нему с просьбой одолжить кафтан для маскарада. Обыкновенно ему приходилось только отшучиваться, так как выказывать гнев было бы непозволительной дерзостью.
Как мы уже упоминали, Иван Петрович Кулибин не стремился получить дворянство и соответствующий придворный чин. Утверждают, будто Владимир Орлов, который хорошо относился к изобретателю, не раз уговаривал его надеть немецкое платье и обриться. Борода была атрибутом простонародности и мешала получению дворянства. И будто бы Кулибин отвечал: «Почестей я не ищу, ваша светлость, и для них бороды не сбрею».
Формальным поводом для Кулибина обычно являлось его происхождение из семьи старообрядцев, у которых бритье бороды запрещается. Но суть была не в этом. По-видимому, здравый смысл подсказывал ему, что простое звание и простое платье более совместимы с его профессией и положением при дворе в качестве развлекателя. Дворянское звание и немецкое платье при его привычках и воспитании сделало бы его вовсе смешным как «выскочку». В своем обычном виде он мог держаться с большим достоинством и независимостью.
Это был сложный характер. Консервативный в обычаях, в домашнем быту и во всем, что называется «житейскими привычками», Кулибин хотел идти лишь неизведанными путями изобретательства. Он прорубал чащу, он ошеломлял замыслом, он призывал вперед и заражался лихорадочным стремлением к творчеству, узнавая о новом. Этот человек в старомодном кафтане и с огромной бородой — атрибуты русской архаики — по натуре был неутомимым новатором.
За Кулибиным биографы закрепили прозвище «самоучки». В самом слове «самоучка» есть что-то принижающее человеческое достоинство. Кулибин остро сознавал всю важность систематического и специального образования. Поэтому он обращался за советами только к передовым ученым своего времени. Он был лишен наивного самобытничества провинциала и самоуверенного верхоглядства человека, который проглотил много книг, не разжевав ни одной. И не потому ли скрытно ото всех производил он опыты с вечным двигателем, что в тайниках души его грызло сомнение? Но из упрямства изобретателя, для которого не оставалась нерешенной ни одна задача, он хотел во что бы то ни стало одолеть и эту.
К сожалению, подавляющее большинство изобретений Кулибина, поражающих нас остроумием и виртуозностью выполнения, предназначалось не для нужд производства. Диковинные автоматы, забавные игрушки, хитроумные фейерверки для высокородной толпы, механические приспособления, сделанные в угоду престарелой царице, отнимали массу времени. Но они-то и поражали современников, только они и реализовались крепостной Россией.