Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины

Иконы деисусного и праздничного ряда иконостаса Благовещенского собора, созванные в эпоху расцвета русской культуры, последовавшую за победой на Куликовом поле, давно признаны центральным памятником московской школы живописи. С момента их раскрытия и публикации в 1922 г. И. Э. Грабарем[826], отнесшим исполнение иконостаса к 1405 г. (год росписи Благовещенского собора Феофаном Греком, Прохором с Городца и Андреем Рублевым), иконы этого комплекса неизменно служили и служат одним из основных источников для характеристики мировоззрения той эпохи, ее нравственных идеалов, художественной атмосферы, сотрудничества русских и греческих мастеров. Точная дата — 1405 г. — придала иконам значение своего рода краеугольного камня для изучения московской живописи XV в. и творчества Андрея Рублева. Этому способствовало также четкое распределение икон деисусного и праздничного чинов между тремя упоминаемыми в летописи мастерами, предложенное И. Э. Грабарем и принятое с незначительными поправками В. Н. Лазаревым[827].

После выхода в свет работ И. Э. Грабаря и В. Н. Лазарева вопрос о происхождении икон, их датировке и мастерах казался окончательно решенным. Однако в 1960-е годы А. Н. Грабар высказал большое сомнение в правильности принятой точки зрения[828]. Несколько позднее В. А. Плугин впервые дал более широкую датировку икон — от времени построения собора до его росписи в 1405 г. — и поставил вопрос о необходимости пересмотра утвердившейся в советской историографии даты создания Благовещенского иконостаса[829]. В то же время исследования архитекторов, археологов и историков, проведенные в последние годы, убедительно показали, что великокняжеская придворная церковь конца XIV — начала XV в. была маленьким бесстолпным храмом[830]. Проанализировав полученные архитекторами данные, Л. В. Бетин пришел к выводу, что древний иконостас современного Благовещенского собора не мог принадлежать одноименной церкви конца XIV в. Он попытался связать его происхождение с Архангельским собором Московского Кремля (там в 1399 г. также работал Феофан Грек с учениками) и выдвинул гипотезу о переносе старых икон Архангельского собора в новый придворный храм Благовещения в 1508 г.[831]

Исследователи, которым довелось внимательно осмотреть вынутые из иконостаса иконы, обратили внимание на отсутствие следов пожара на досках и живописи[832]. Однако эти данные не были достаточно полно сопоставлены с сообщениями письменных источников XVI в. о пожаре, в котором, согласно летописи, «погорел» деисус Андрея Рублева.

В 1980 г. во время ремонтно-реставрационных работ в соборе иконостас был демонтирован, и появилась возможность продолжить его изучение. Необходимо было рассмотреть события середины XVI в., освещающие судьбу старых икон Благовещенского собора и их отношение к дошедшему до нас иконостасу. Поэтому прежде всего было тщательно изучено состояние сохранности икон, сделана попытка установить причины основных утрат красочного слоя; наши наблюдения были сопоставлены с описаниями икон у И. Э. Грабаря и сведениями реставрационных дневников 1918–1919 гг.[833], а затем рассмотрены данные письменных источников XVI в. об июньском пожаре 1547 г.

Проведенный нами осмотр икон показал, что никаких, даже самых незначительных следов соприкосновения с огнем, свидетельствующих о пожаре в храме, на живописи и досках нет. Напротив, они поражают идеальной сохранностью. Невольно напрашивается вопрос: каким же образом могла сгореть или хотя бы обгореть одна из икон праздничного ряда (например, «Преполовение», замененное новой иконой после пожара, по мнению И. Э. Грабаря), если стоящие справа и слева от нее иконы остались абсолютно невредимы? Не удалось обнаружить каких-либо характерных для пожара утрат красочного слоя и левкаса и на лицевых сторонах икон. Сохранность икон у южной и северной стен одинакова, следов пожара на них нет. В реставрационных дневниках 1918–1919 г. о следах пожара на досках или на красочном слое также ничего не сказано, хотя дается довольно подробное описание сохранности раскрываемых участков[834]. Все это позволяет сделать вполне определенное заключение: иконы праздничного ряда ныне существующего иконостаса Благовещенского собора никогда не горели.

Но как же соотносится этот вывод с летописным сообщением о пожаре 1547 г.? Обратимся сначала к рассуждениям И. Э. Грабаря: «Из контекста подробнейшего описания пожара можно заключить, что этот «деисус» — как назывался в XVII в. иконостас — не сгорел, а только загорелся. Либо пожар был вовремя ликвидирован и огнем опалило только часть икон, на которых до сих пор видны следы его, либо их удалось вынести, пока огонь, перекинувшийся на Кремль с Воздвиженки, приближался к Благовещенскому собору»[835] (здесь и далее курсив наш. — Л. Щ.).