Кулинарная книга каннибала

Беттина Ферри больше двух часов разговаривала с Пабло, чтобы залечить его раны, которые все еще кровоточили, в конечном итоге она убедила его остаться, она поклялась ему, что племянник очень скоро позабудет о разговоре, полном желчи, и что через несколько дней, уже в более спокойном состоянии, они оба найдут способ не замечать те трения, которые явились причиной их ссоры. Рафаэль тоже выполнил свою роль посредника: он сходил к повару домой и объяснил, что нет поводов покидать корабль, следующий столь уверенным курсом, и лучше выбросить мусор раздора в корзину прошлого и продолжить движение. «Альмасен» работал на полную катушку, и нет никакого смысла придавать столько значения темпераментной дискуссии между двумя настоящими знатоками кухни.

В конце концов на лице Пабло появилась ослепительная улыбка, несомненно, он почувствовал себя польщенным заботливыми уговорами супружеской пары и принял решение вернуться к работе. 17 ноября с первыми лучами солнца он вернулся в «Альмасен». Когда он вошел на кухню, свет там уже горел. За кухонным столом из дерева и сверкающей стали стоял одетый в безупречно белую одежду Цезарь и чистил свежие овощи и фрукты.

Пабло глубоко вдохнул, сухо поздоровался, сирота едва повернул в его сторону голову, чтобы ответить на приветствие, однако изобразил на лице улыбку и тут же снова занялся своим делом. Пабло подумал, что нужно переодеться, как он это делал всегда, и прошел в глубину кухни, где была дверь, выходящая на узкую служебную лестницу — по ней он обычно поднимался в комнату, отведенную для него и его помощников. Пабло уже протянул правую руку, чтобы повернуть дверную ручку, когда ему в шею вонзился нож, он пошатнулся, отхаркнул небольшой сгусток крови, захотел крикнуть, но его успокоил еще один удар в то же место, за ним еще один и еще. Пабло упал на колени, кровь забила ему глотку, он захлебывался ею, попытался сглотнуть или выплюнуть ее, но ничего не вышло. Чья-то рука схватила его за волосы и грубо поволокла по полу.

И последнее, что увидел Пабло, прежде чем умереть, — безмолвное лицо сироты, смотревшего на него из бесконечности.

30

Цезарь знал, что Пабло вернется на работу 17 ноября, Беттина все ему рассказала, и Рафаэль тоже не скрывал ничего. Узнав о возвращении Пабло в таверну, молодой повар одобрительно улыбнулся, он даже заверил, что для него нет ничего приятнее, чем прекратить эту непонятную бессмысленную ссору. И супружеская пара тут же успокоилась. Больше всех была рада Беттина, для нее размолвка племянника и шеф-повара могла стать началом бури, ничего хорошего не сулившей. Разве у Рафаэля не было своих размолвок с сиротой? И она — где-то в неизведанных глубинах своей души — понимала, что ее страсть к Цезарю пробудила скорее демонов, чем ангелов, хотя это ее ничуть не волновало: она чувствовала, что булочник стал для нее уже обузой, отношения с ним были цепью, которая удерживает ее в мрачном подземелье. Возможно, по этой причине она то и дело видела в лихорадочных, полных какого-то невнятного шепота снах, как Цезарь освобождает ее.

Пабло Марцолло был зарезан, когда на улице едва рассвело и до семи ударов кафедрального колокола оставалось всего лишь несколько минут. Сирота вычислил свои действия с точностью паука, он знал, что в ближайшее время никто на кухню не придет; он оттащил тело Пабло к самому большому кухонному столу, уложил его на столешницу и раздел, разрезая одежду ножницами и ножом. Потом медленно, с ловкостью хирурга спустил кровь и сразу же принялся разделывать тушу. Руки Цезаря задвигались по телу шеф-повара с невероятной сноровкой — остроконечным ножом, ножом с зазубренным лезвием, кухонными ножницами. Он заполнил кастрюли и посудины разных размеров кусками и обрезками, заложил внутренности в кухонный комбайн, кожу — в блендер, чтобы перемолоть ее в муку, жилы и глаза — в мясорубку, жир с остатками кожи и волосами, зубы отправил в мешок для патологических отходов, кости — в дробилку, приготовил кровь для колбасных изделий, легкие — в миксер, в чрево блендера отправились также кишки, почки, селезенка, сердце, тестикулы и мозги, язык порезал на тонкие полоски, уши и сухожилия пошли на приготовление студня.

Меньше чем за два часа тело несчастного Пабло Марцолло исчезло с этого света, как будто бы его никогда и не существовало. У Цезаря было время и на заключительные штрихи: на педантичную чистку кухни, на сжигание каких-то небольших остатков трупа и одежды в главной печи, на тщательную упаковку особых отходов — порезанных на мелкие кусочки ботинок, поясного ремня и документов. Когда колокол на соборе ударил девять раз, сирота ушел с кухни, принял душ и переоделся. Насвистывая модную песенку, Цезарь открыл дверь «Альмасена» и вышел на улицу с мешком через плечо.

На доске объявлений, что висела на кухне, он зеленым мелом вывел: «Сегодня вечером я готовлю три блюда: „Кабан с имбирем“, „Свинина с корицей“ и „Мясной хлебец с ямайским перцем“».

31