— Ты слишком много смотришь в экран, больше чем на меня, — подлила себе чаю жена.
— Глаза все время ищут новостей, а ты неизменна. Даже не стареешь, — уставился я на нее.
— Это уже похоже на комплимент, — улыбнулась Фортуна первый раз за утро.
Жену звали Фортуной. Жениться на ней можно было только за одно это имя, если тебе не фартило всю предыдущую жизнь.
— Как долго ты сможешь на меня смотреть?
— Пока не отвернешься.
— Я так и знала, что тебя привлекают совсем не глаза.
— Даже красивые глаза надо дозировать, — бросил я, покидая стол в надежде найти тапочки в коридоре. — Вот зараза!
— Что еще?
— Твои туфли залезли на мои тапочки и уже размножаются! Ты посмотри, какие плодовитые. Откуда у нас столько обуви? — швырнул я ей из коридора, разглядывая незнакомую обувь.
— К нам же гости приехали, еще в среду.
— Родственники?
— Не совсем.
— А я их знаю?
— Нет, даже я их видела всего один раз. Звонила тетушка Сара, это ее сын с женой, просила принять на несколько дней.
— Мало нам своих детей, — пробурчал я себе в нос. Они здесь уже живут, а я даже ни ухом, ни рылом. — Вот так черте с кем жизнь и проходит.
— Ты же в Москве в это время был.
— Они к нам надолго?
— Не знаю, спрашивать как-то неудобно. Спят еще, так что ты потише выступай.
— А что я такого сказал? Только то, что родственники меня уже достали, так они же нам еще и не родственники, вообще непонятно что.
В этот момент заплакал телефон. Трубка лежала на кухне, и подошла жена. Судя по ее удивленным репликам, случилось нечто невероятное.
— Неужели апокалипсис? — вошел я уже в тапочках.
— Хуже. Бред какой-то! Звонили из полиции, сказали, что сын наш пнул полицейского при исполнении, и нужно немедленно ехать за ним в участок.
— Растет сынок.
— Растет как сорняк. Это все твое воспитание. Точнее, его отсутствие.
— Где он нашел полицейского в такую рань? И главное — за что? В десять лет я не был таким кровожадным. Наверное, очередная дурацкая игра с желаниями. Кто пнет полицейского или кто ущипнет учительницу.
— Нет, он перебегал дорогу в неположенном месте. Тот остановил его и начал читать мораль, а наш попытался улизнуть.
— Значит, ничего личного. Съездишь, они женщин больше любят.
— Чужих женщин всегда любят больше.
Жена довольно быстро оделась, я с ней потанцевал немного в коридоре, прощаясь, и добавил нежно:
— Мусор выкинь заодно.
Она любила прощаться губами. Не поцелуешь человека перед выходом, потом он целый день будет искать настроение. Так и стояла с мусорным пакетом в одной руке, с сумочкой в другой, а я ее целовал. Жуткое зрелище. И тут еще зашевелились гости. Дверь их комнаты смотрела в упор на входную. Она тихо отворилась, и из нее вывалился мужчина, поморщился как-то снисходительно, а может, он так улыбался с утра. Зачем улыбаться, если не умеешь. За ним женщина вздохнула чем-то несвежим: «Здрасьте». Мы в обнимку с мусором молча наблюдали, как два халата прошелестели в ванную.
— Что-то они совсем на детей не похожи, — сказал я на ухо жене.
— Так тете Саре уже семьдесят, это же ее дети.
— Чужие дети не только быстро растут, но и быстро стареют, — снова подумал я о чебуреках.
— Ну, пока, не шали там, в участке, — подбодрил я Фортуну, чтобы она не была так грустна. Нет ничего ужасней грустной фортуны.
Пошел на кухню, где обнаружил на столе распахнутой кулинарную книгу, в которую я хотел что-то записать, но так и не успел.
Голубцы
Скоро показались гости. Опухшие от поцелуев ночи, стеснительные и теплые.
— Макс, — протянул я руку мужчине.
— Альберт.
— Белла, — поправляя невоспитанную челку, застряла на букве «л» его жена.
— Чай пьете черный или зеленый? Или кофе?
— Нам все равно, но лучше черный, — усаживался за круглый стол Альберт, Белла положила свои гладкие бедра с ним рядом.
— Ну, как вам город? Куда сходили? — залил я кипятком чайник.
— Вчера в Эрмитаже были, устали от такого нашествия искусства, — внимательно изучал сахарницу, стоящую на столе, Альберт.
— Его надо принимать дозировано, по чайной ложке, — застелил я скатерть белыми чашками.
— Похоже, у нас уже передозировка, — взяв сахарницу в руки, рассуждал гость.
— Это бывает, надо сделать паузу, — лил я воду в прямом и переносном смысле, наполняя посуду. Чай слишком слабый напиток, чтобы найти общий язык с незнакомыми людьми.
— У нас очень мало времени, чтобы делать паузы, через три дня уезжаем. На сегодня запланирована Кунсткамера, — Альберт зачерпнул ложкой сахар. — Не подскажете, как нам до нее добраться?
— Конечно, подскажу. У вас есть карта города? — посмотрел я на едва прикрытую грудь его жены и представил, что карта начертана именно там, и сейчас на ней мы будем кропотливо искать нужную точку, пункт назначения, проходя мимо куполов Исаакиевского и Казанского соборов.
— Да, мы купили, — насладившись, оставил сахарницу в покое Альберт и посмотрел на жену.
«Насладившись, мы вновь возвращаемся к женам, как это по-семейному», — подумал я про себя.
— А чем вы занимаетесь в жизни? — сложил я воображаемую карту и посмотрел в глаза Белле. Утро уходило с ее лица, и она начала расцветать, как майская роза в вазе своего очарования.