Кулл беглец из Атлантиды (ЛП)

“Ты, Кулл, и ты, Ронаро”, - сказал Брул, - “мы, жители Островов, все одной крови, но принадлежим ко многим племенам, и у каждого племени есть обычаи и традиции, присущие только ему одному. Мы все признаем Ниала из Тательи верховным королем, но его правление неустойчиво. Он не вмешивается в наши дела между собой и не взимает дань или налоги, как это называют валузийцы, ни с кого, кроме нарги, Дано и китобоев, которые живут на острове Татель со своим собственным племенем. Их он защищает от других племен и по этой причине собирает пошлину. Но он не берет дань ни с моего племени, борни, ни с любого другого племени. Он также не вмешивается, когда два племени вступают в войну – если только какое-нибудь племя не посягает на три, которые платят дань. Когда война разыграна и выиграна, он является арбитром, и его решение является окончательным – какие украденные женщины должны быть возвращены, какая оплата за боевые каноэ произведена, какая цена крови уплачена и так далее. И когда лемурийцы, или кельты, или любая другая иностранная нация, или банда опустошителей выступят против нас, он призывает все племена отложить свои раздоры и сражаться бок о бок. Что хорошо. Он мог бы быть верховным тираном, если бы захотел, ибо его собственное племя очень сильно, и с помощью Валузии он мог бы делать все, что ему заблагорассудится, – но он знает, что, хотя он мог бы со своими племенами и их союзниками сокрушить все остальные племена, мира больше не будет, а будет бунтовать до тех пор, пока борни, или сунгара, или убийца волков, или кто-либо из соплеменников останется в живых.

Этим Топором я Правлю!

Этим Топором я Правлю!

Я

“МОИ ПЕСНИ - ЭТО ГВОЗДИ Для ГРОБА КОРОЛЯ!”

“В полночь король должен умереть!”

Говоривший был высоким, худощавым и темноволосым, а кривой шрам у рта придавал ему необычайно зловещий вид. Его слушатели кивнули, их глаза сверкнули. Их было четверо – один был невысоким толстяком с робким лицом, безвольным ртом и глазами навыкате, выражавшими вечное любопытство – другой был огромным мрачным гигантом, волосатым и примитивным – третий высокий, жилистый мужчина в одежде шута, чьи пылающие голубые глаза горели не совсем нормальным светом – и, наконец, коренастый карлик, нечеловечески низкорослый, с ненормально широкими плечами и длинными руками.

Первый оратор холодно улыбнулся. “Давайте дадим клятву, которая не может быть нарушена – Клятву Кинжала и Пламени. Я доверяю вам – о, да, конечно. Тем не менее, лучше, чтобы у всех нас была уверенность. Я замечаю дрожь среди некоторых из вас ”.

“Тебе хорошо все это говорить, Аскаланте”, - вмешался невысокий толстяк. “В любом случае, ты изгнанный преступник, за твою голову назначена награда – у тебя есть все, что можно приобрести, и нечего терять, тогда как мы–”

“Мне есть что терять и еще больше можно приобрести”, - невозмутимо ответил разбойник. “Ты призвал меня из моих горных твердынь, чтобы я помог тебе свергнуть короля – я составил планы, расставил силки, расставил ловушку и готов уничтожить добычу – но я должен быть уверен в твоей поддержке. Ты поклянешься?”

“Хватит этой глупости!” - крикнул человек с горящими глазами. “Да, мы поклянемся на рассвете, и сегодня ночью мы станцуем против короля! ‘О, пение колесниц и шум крыльев стервятников–”

“Прибереги свои песни для другого раза, Ридондо”, - засмеялся Аскаланте. “Сейчас время для кинжалов, а не рифм”.

“Мои песни - гвозди для гроба короля!” - воскликнул менестрель, выхватывая длинный тонкий кинжал. “Варлеты, принесите сюда свечу! Я буду первым, кто принесет клятву!”

Молчаливый и мрачный раб принес длинную свечу, и Ридондо уколол его запястье, показав кровь. Один за другим остальные четверо последовали его примеру, осторожно придерживая свои раненые запястья, чтобы кровь еще не потекла. Затем, взявшись за руки чем-то вроде круга с зажженной свечой в центре, они повернули запястья так, чтобы на них упали капли крови. Пока она шипела, они повторяли:

“Я, Аскаланте, безземельный человек, клянусь произнесенным делом и заключенным обетом молчания нерушимой клятвой!”

“И я, Ридондо, первый менестрель при дворах Валузии!” - воскликнул менестрель.

“И я, Вольмана, граф Карабана”, - заговорил гном.

“И я, Громел, командующий Черным легионом”, - прогрохотал гигант.

“А я, Каанууб, барон Блаала”, - дрожащим фальцетом произнес невысокий толстяк.

Свеча зашипела и погасла, погашенная упавшими на нее рубиновыми каплями.

“Так лиши жизни нашего врага”, - сказал Аскаланте, отпуская руки своих товарищей. Он посмотрел на них с тщательно скрываемым презрением. Изгнанник знал, что клятвы могут быть нарушены, даже “нерушимые”, но он знал также, что Каанууб, которому он больше всего не доверял, был суеверен. Не было смысла пренебрегать ни одной надежной защитой, какой бы незначительной она ни была.

“Завтра”, - резко сказал Аскаланте, - “я имею в виду сегодня, потому что сейчас рассвет, Брул убийца Копья, правая рука короля, отбывает из Грондара вместе с Ка-ну, пиктским послом, пиктским эскортом и большим количеством Красных Убийц, телохранителей короля”.