Культ (фрагмент 1)

…Он деве поклонился, и руку подала
Кримхильда нидерландцу и рядом с ним пошла,
На спутника украдкой бросая нежный взор.
Никто четы прекраснее не видел до сих пор.

Я утверждать не смею, считал иль нет герой,

Что руку пожимает она ему порой,
Но не могу поверить, что скрыть ей удалось
Любовь, которую в нее вселил отважный гость…[1]

Карина слушала, будто сказку.

Ровно в одиннадцать они легли в постель и выключили свет. Минут через пять в квартире над ними послышались сначала тихие, потом громкие скрипы, а затем все учащающиеся глухие удары, протяжные стоны и глухое кряхтение. Это тоже было своеобразной традицией дома, как встречающий маму умственно отсталый парень на лестничной площадке. Поначалу они немного смущались, слушая в тишине недвусмысленные звуки, несущиеся с верхнего этажа, потом смеялись, а после привыкли и даже беспокоились, если соседский коитус задерживался позже обычного. Но в этот вечер и половая жизнь жильцов на втором этаже состоялась по расписанию: удары все учащались, как будто разгонялся, набирая обороты, какой-то механизм, стоны перешли в рычанье и крики, завершившись пронзительным воплем. Пять минут, как обычно. Тишина.

А в два часа ночи Карина проснулась, открыла глаза и поняла, что оказалась не дома.

Вообще ни ей, ни Аркадию Леонидовичу не снились кошмары, хотя этого можно было бы ожидать. Ни обгоревших, изуродованных тел, ни падения в темную реку в разбитом автомобиле, ни крови, ни дымящего пламени; забылись длинные тени в углах, огонек черной свечи и в ужасе бьющийся человек, привязанный к на железной кровати. Прошлое будто бы потеряло их, сбившись со следа. Но в ночь на воскресенье, в тот самый момент, когда ковш экскаватора со скрежетом врезался в каменную кладку древнего капища, Карина неожиданно для себя увидела вместо ставших привычными стен, оклеенных бледно-зелеными обоями, нечто другое: сырая кирпичная кладка, низкий тяжелый потолок, шершавый каменный пол, холодящий спину сквозь тонкую ткань пижамы.

Карина оцепенела, не чувствуя тела, но смогла чуть приподнять голову и оглядеться: разбросанные подушки, истертый красный ковер, багровая и черная драпировка на стенах, покрытый темной тканью алтарь, и даже котел над пылающим в бочке огнем.

Это место было ей слишком хорошо знакомо. Подвал Виллы Боргезе за тысячу километров отсюда, выжженный дотла страшным пожаром, разрушенный взрывом и погребенный обрушившимся сверху зданием старой больницы.

Но сейчас он выглядел, как и прежде.

Карина приподнялась еще немного. В ногах у нее стояли две девочки лет семи: одна, с длинными темными волосами, казалась печальной; другая, светловолосая, в яркой косынке на голове, смотрела на Карину с каким-то ехидным, злым торжеством.

– Привет! – сказала она. – Поиграешь с нами?

И захихикала.

Карина молчала. Она не могла говорить.

– Лерка, скажи ей! – и светловолосая девочка подтолкнула локтем свою подружку.

– Да, Карина, пожалуйста, поиграй с нами, – произнесла темненькая девочка и отвернулась. Карине показалось, что на глазах у нее блеснули слезы.

– Здесь очень скучно, – сообщила первая девочка. – А бабушка куда-то пропала. Так что, будем играть?

Карина зажмурилась, напряглась и попыталась мотнуть головой. Тело не слушалось, но она собралась, дернулась изо всех сил – и проснулась от того, что подпрыгнула на кровати, вздрогнув всем телом.

Было темно и тихо. На столе чуть слышно тикал будильник. Сердце часто и больно колотилось в груди. Спина и грудь под пижамой покрылись холодным и липким потом. Карина едва перевела дыхание, как почувствовала, что рядом с ней с силой содрогнулся Аркадий Леонидович – и тут же проснулся, хрипло и часто дыша.

– Тише, тише, – Карина обняла его, поцеловала, погладила по лицу. – Что с тобой?

– Сон, – выдавил он. – Приснилось что-то. Какая-то дрянь.

«Мне тоже», – чуть не сказала Карина. Она хотела спросить его, что приснилось, но подумала и не стала.

– Все хорошо, я с тобой, – и она лишь сильнее прижалась к нему, продолжая гладить по лицу, шее, груди. Аркадий Леонидович вздохнул, крепко обнял Карину за плечи и поцеловал в макушку.

Ни один из них так больше и не уснул.

Аркадий Леонидович лежал, чувствуя, как тяжело бьется пульс в правой руке. То, что разбудило его, было не сном. Это было мгновенное, резкое и совершенно отчетливое ощущение толчка в правой ладони – забытое, но очень хорошо знакомое. Так отдаются в руку через резиновую рукоять удары железного молотка, с треском дробящего кости.