Ибо сии суть не явлены, понеже ждут во терпении, аще придет их время. Вельми могуча та тьма, в коей оне обитают, ибо сон не мкнет очи их. Далече они друг от друже, но имут меж собою диавольское собеседование. Под землями дальнего Севера, сиречь Гипербореи, яко зовом бысти в древние времена, ждут оне. И далече на Востоке, под горами обширныме, тако глаголют во языцех. И во землях новых и обскурантных, что за морями, они доподлинно суть. Мореходы рекут об явлениях неизреченных на островах сокрытых. Истинно страшное рекут о судьбине тех, кто на дно пошел с кораблем обреченным. Ибо Твари сии суть безымянны, но со всею верностию пошли от колена древнего, от зовомых Б’Мот и Фтахар, Ллоигор и Катулн и иных еще. Во молчании ожидают оне зова Старейшин
…
Тут я бросил читать, понимая, что все это звучит мне смутно знакомо. Кажется, что-то подобное уже встречалось в старых Брюсовых книгах. Я быстро перелистнул несколько страниц – вдруг он еще что-нибудь там отметил. И верно. Я снова принялся читать.
Бысть смертные, кто почитают Их и Им поклоняются, и иные, малые числом, коих Они наставляют во знании тайном. Из них один Эйбон из Гипербореи древней, и иные с ним иже…
Во внезапной вспышке воспоминания передо мной предстал старик Зиклер, торчащий в этом самом окне и талдычащий какой-то вздор кому-то в могиле, на кладбище – причем собеседник ему вроде бы даже отвечал
. И снова я углубился в книгу, жадно выискивая отмеченные Брюсом фрагменты.
Ибо способы сии разные суть, вельми позабытые, коими Их пробудить возможно, и тогда становятся Они на время беспокойны и нетерпеливы и являют силу Свою. Из способов же один, Эйбоном описанный во книге его, таков буде…
Дальше следовало начало длиннющего заклинания из совершенно друг от друга не отличимых слов. Большая их часть побледнела и истерлась, будто от постоянного обращения к этой странице. И снова мне привиделся старый Зиклер, бормочущий в своем окне. Любопытство мое разгорелось уже сверх всякой меры. Я перевернул несколько страниц назад, туда, где начинались Брюсовы отметки.
Тако же злы оные суть, что земля, под которой лежат Оне, порчена бысть, странно и причудливо вельми, и даже самая почва, и странно то, что произрастает на ней. Альхазред во хронике его глаголет: тот, кого увлекли Оне во тенета Свои (пагубной силой Своей, кою источают, пробуждены бысти), пребывает навеки частью Их, немертвой, но новою и ранее не бывшею, и странною телесами, силе Их и мощи споспешествующею. И еще тако глаголил Альхазред: зол тот разум, коий пленен, но не взят, и пагубна земля…
Тут я снова прервал чтение, и взгляд мой перескочил на следующую страницу, где друг мой выделил сразу несколько абзацев, да так, будто они имели особую, первостатейную важность. Их я прочел с особым вниманием.