Купальское дерево на Украине называли Мораной (Мареной, Марой), т. е. именем древнеславянского мифологического персонажа, олицетворявшего смерть, зиму. Из восточнославянских народов это имя сохранили только украинцы, но в применении уже к летнему обряду (вероятно, по аналогии, потому что дерево уничтожали так же, как поляки и чехи уничтожали Морану; у украинцев этот обряд проводов зимы не сохранился). Называли дерево и именем праздника Купало, Купайло, Купайлииа, а в западных областях, на Волынщине, называли его и гільце по аналогии с украинским свадебным деревом и венком»{76}. Дерево потом бросалось в воду, чтобы напоить его и вызвать дождь. Встречались и различные варианты этого обряда. Так, например, в полесском селе Симоновичи конский череп, называемый видъма, укреплялся на высоком шесте над костром, называвшимся купайло, и сбивался в огонь, где он и сгорал, после чего молодежь веселилась, плясала и пела у этого костра. Почти все исследователи отмечали, что купальские костры были тесно связаны с поклонением солнцу и рассматривались как его земное подобие. В. К. Соколова утверждает: «Около дерева раскладывали костер — обязательная и несомненно исконная принадлежность ивановской ночи. (…) Все это — явные пережитки солярного культа. Разжигались купальские костры в старину «древесным» огнем, полученным от трения; этот архаичный способ добывания ритуального огня еще в начале XX в. сохранился в двух местах Волынского Полесья»{77}. Отметим, что подобный огонь практически у всех славян считался «живым» или «чистым» и ему приписывались различные магические свойства. В силу этого и сам огонь использовался как средство очищения, для чего жители деревни прыгали через костер. Впоследствии эта важная функция купальского огня постепенно забылась, и прыжок через него стал рассматриваться в качестве гадания — считалось, что если девушка и парень, взявшись за руки, перепрыгнут через огонь и при этом не отпустят рук друг друга, то они поженятся. Обобщая материалы о календарной приуроченности ритуала зажигания «живого» огня, Б. А. Рыбаков подчеркивал его тесную связь с солнечными фазами: «Священный «живой» огонь (добываемый трением) возжигался славянами три раза в год в связи с тремя солнечными фазами:
а. В конце декабря в связи с зимним солнцестоянием; огонь горел до 6 января, до конца зимних святок. На народных деревянных календарях ХVII–XIX вв. знаком солнца обозначался январь, месяц «разгорания солнца».
б. В связи с весенним равноденствием в конце марта. Позднее христианство отодвинуло праздник масленицы на февраль— март, в зависимости от начала Великого поста.
в. У всех славянских и соседних с ними народов отмечается живым огнем праздник Ивана Купалы 23–24 июня, в день летнего солнцестояния, когда явственно выступают два элемента языческого культа — огонь и вода»{78}. Еще раньше о солнечной природе ивановских огней писал Е. Ф. Карский: «И не только у русских видим этот обычай, по он встречался и в Зап. Европе с XII по ХVII в. (в Париже, Мсце и др. городах, не говоря уже о деревнях). Ввиду такой распрострапениости зажигать Ивановские опт (Johannisfeuer, lе feu de St. Jean), следует объяснять его скорее не целями практическими, а символическим изображением летнего знойного солнца, которое в этот день, по представлению белорусов, даже играет; на солнце, по-видимому, указывает и встречающийся по местам в Белоруссии обычай зажигать в это время колеса, держа их на шестах, и вообще привлечете колеса к купальской обрядности: обкатывание старого колеса вокруг деревни перед его сожжением или вообще катанье его по улице («праз гэта ведьмы мучутца»)»{79}. Об особой значимости ритуала ивановских костров говорит хотя бы тот факт, что белорусская песня, приуроченная к празднику Купало, прямо утверждает, что сам бог зажигает святой огонь:
Сегодня у нас Купала… То! То! То!Сам Бог огонь расклау,У сих святых к себе созвау{80}.С этими данными восточнославянского фольклора следует сопоставить и то, что во Франции этот костер зажигал сам король, что наглядно показывает былую значимость этого ритуала в масштабе всей страны.