Культ солнца у древних славян

В заговоре чертами Первобога наделяется уже сам произносящий священный текст человек, однако и там многократно подчеркивается связь данного святого со светом: «Станс ти раб Божий (имя рек), по утру и в вечерах благословясь, умоется утренней зарей и вечерней, утрется белым светом; во лбу пекет красное солнце, в затылки светел месяц, по косицам частыя мелкие звезды разсыпаюся… во востоке свет истинный Христос, на синем море белый камень, на белом камне белый человек в белом платье, свет Георгий Храбрый..»^{152} Исследовавшие образ этого христианского святого ученые еще в ХІХ в. пришли к выводу о том, что у восточных славян на Егория Храброго перешло часть черт языческого бога Ярилы, которого П. С. Ефименко охарактеризовал так: «Отсюда следует, что Ярило, как божество, должен быть богом восходящего или весеннего солнца, богом похоти и любви, богом произрастителем и покровителем животных, производителем растений, богом силы и храбрости»^{153}. А. Н. Афанасьев констатировал календарную приуроченность этого божества, поскольку у карпатских горцев слово ярь (польск. іаr, іаrо, чеш. gar, garo) означало «весну», а ярецъ — «май». О тождестве Ярилы и Егория помимо всего прочего красноречиво свидетельствует то обстоятельство, что с посвященного последнему дня начинали сев яровых, само название которых, как отметил еще Д. Шеннинг, было неразрывно связано с именем языческого божества: «С понятием Божьего дара, добра, богатства и жизни соединяется в названиях пшеницы, как хлеба по преимуществу, и сродные им понятия чистоты и света. На всех немецких и литовских наречиях зовется пшеница hwaitcis, hwait, waizen, от санскр. sveta — белый (наше свет), древне-пем. hweis, weiss. Тому же понятию соответствует и наше народное эпическое выражение: «белая ярица и ярая пшеница». Здесь явно, что слово ярая, ярица не принимается только в смысле весенней, ибо тогда и все прочие яровые хлеба имели бы право на это выражение, присвоенное единственно пшенице, в смысле света, от древнего яр-жар, название бога — весеннего солнца и производительной силы земли Яра, Яровита или Ярилы»^{154}. Сближение этого языческого божества с новым христианским святым началось на Руси практически с самого начала принятия христианства, поскольку сын Владимира Святославича, родившийся около 978 г., был первоначально наречен Ярославом. Под этим языческим именем, содержащим в себе тот же самый корень, что и в имени Ярилы, он и вошел в нашу историю, однако после принятия новой религии этот сын Владимира получает крестное имя Георгий, что свидетельствует о начавшемся отождествлении этих двух мифологических персонажей. Еще больше причин для отождествления Ярилы и Георгия стало после трансформации имени последнего в Юрий, произошедшей впоследствии на Украине: «Созвучие и семаптичос сходство слов с корнем jar- и jur-… сильно способствовали вероятному отождествлению Ярилы с Юрием... Отождествление Ярилы как божества весеннего плодородия с Юрием вытекает и из характера текстов, относящихся к Юрию и содержащих мотивы весенних обрядов»^{155}.

В силу присутствия у «двоеверного» Егория (Юрия) целого ряда черт языческого божества весеннего солнца Ярилы большой интерес вызывает то обстоятельство, что в народной традиции этот святой оказывается не только охранителем домашнего скота, но одновременно и богом-покровителем волков. В украинских легендах святой Георгий часто предстает окруженный тридцатью волками, которые называются «хортами св. Юрия». Само количество этих хищников, точно соответствующих числу дней в месяце, указывает на «двоеверного» Георгия как на бога циклического времени. Украинским поговоркам типа «Волк — Юрьева собака» или «Без Юрьева наказу и серый сыт не будет» достаточно точно соответствуют русские поговорки «Что у волка в зубах — то Егорий дал» и «На то Егорий волку зубы дал, чтобы кормился». То противоречие, что данный святой одновременно покровительствует как домашним животным, так и охотящимся на них лесным хищникам, объясняется следующим мнением по этому поводу крестьян Орловской губернии: «Георгий печется и о волках, например, назначает им пищу, и именно тех животных, которые впоследствии оказались бы вредны человеку; так, если волк съест лошадь, то говорят: «она убила бы хозяина»; если корову или теленка, говорят: «на них была чума»^{156}. К этому же кругу представлений восходит и другое выражение: «ловит волк роковую овечку». Это же представление встречается нам и в духовном стихе о Егории Храбром. Отправляясь на схватку со своим врагом, данный герой преодолевает на своем пути ряд «застав», одну из которых как раз и представляют волки: