Культ

Она начала клониться вперед, надвигаясь огромной черной тучей. Рома почувствовал, как страшная тяжесть наваливается ему на ноги, сдавливает живот, потом грудь, так, что невозможно стало дышать, – и от этого ужасного груза, и от чудовищной, гнилостной вони. Он зажмурился.

«Никто тебя не любит, волчонок, – раздался шепот. – Никто тебе не поможет. Никому ты не нужен, кроме меня».

Мамочка продолжала наваливаться на него, накатываясь зловонной волной, исполинские груди растеклись по бокам его тела, кресло-кровать заскрипело, прогибаясь на стыках, затрещали деревянные сочленения, а потом Рома почувствовал, как к его голове прикоснулось что-то омерзительно липкое, влажное и холодное, будто на лоб прилепили моллюска.

Кровать не выдержала чудовищного груза и с грохотом рухнула. От шума проснулась мама; она села у себя на диване, сонно щурясь во тьму, и встревоженно позвала:

– Рома? Ромочка? Ты в порядке? Что случилось?

– Все хорошо, мам. Просто кровать сломалась почему-то. Не волнуйся.

Мама тяжко вздохнула и снова легла. Рома выбрался из спутавшихся простыней и мешанины деревянных реек и подлокотников, сел на пол и провел ладонью по лбу. На пальцах чуть поблескивала в отблесках ночного света густая вязкая слизь.

* * *

Макс не пошел на похороны вовсе не из-за пятничной драки. Одноклассников он не боялся, к случившейся потасовке отнесся спокойно, а убитых людей ему было действительно по-человечески жаль. История-то жуткая, если разобраться: вот так идешь в клуб, отдыхаешь там, выпиваешь, знакомишься с девчонками, и вдруг – раз, два, и все, в тебе пуля или осколок гранаты, и вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, ты валяешься с простреленной головой или ползаешь по полу, волоча за собой собственные кишки и ничего не видя от боли. Реально, Макс сочувствовал и тем, кто погиб, и их родным, так что, если бы мог, то на кладбище явился бы обязательно. Проводить, так сказать, в последний путь, отдать дань памяти, выразить соболезнования. Даже цветов бы купил, ну а что?

Но пойти он не смог.

Пока похоронная процессия тянулась от морга к храму, а от храма к песчаным могилам, Макс сидел в районном отделе полиции, мрачно глядя перед собой на грязно-зеленую стену и прилепленный к ней блеклый плакат о вреде употребления наркотиков. Рядом с плакатом располагалась обшарпанная деревянная дверь с табличкой «Инспектор по делам несовершеннолетних Пучко Л. С.». За этой дверью вот уже полчаса находился дядя Вадим, отчим Макса, и, чем дольше длилось ожидание, тем мрачнее становились предчувствия.

Основания для беспокойства имелись. Он, конечно, сильно приложил ногой в голову Пашку Мерзлых, даже, наверное, слишком сильно. Немного не рассчитал. Но что было делать? Смотреть, как тот уродует Ромыча? Промедли Макс, и неизвестно, кто бы сейчас оказался в больнице, так уж лучше пусть это будет не его друг. Пашку он все равно недолюбливал. Плохо то, что родители его подали заявление в полицию, а это грозило серьезными неприятностями. Мерзлых-старший владел парой торговых точек в «Корабеле», был «барыгой», по выражению дяди Вадима, и уж точно не собирался спускать на тормозах сотрясение мозга, которое получил в драке его отпрыск. Дядя Вадим опасался, что отец Паши Мерзлых уже «занес» кому надо, чтобы последствия для обидчика сына были как можно более неприятными, и, судя по тому, как разговаривала с Максом инспектор Пучко, коренастая женщина с короткими красно-рыжими волосами и с внимательными злыми глазками, опасения отчима были не беспочвенны.

– Итак, ты первый ударил Павла ногой, верно? – спрашивала Пучко. Нацеленный в упор взгляд был твердым и острым, как пара гвоздей.

– Он бил моего друга, – нехотя отвечал Макс, глядя в сторону.

Пучко раздраженно махнула рукой.

– Это сейчас неважно. Про твоего Лапковича мы позже поговорим. Именно тебя Павел бил?

– Нет.

– Значит, ты подошел к нему и ударил ногой в голову, так?

– Ну выходит, что так.

Пучко удовлетворенно записала что-то на разграфленном листе сероватой бумаги.

– Теперь о драке. Павел первым напал на Лапковича?

– Не совсем.

– Что значит, не совсем? Кто и кого ударил первым?

– Ну, Ромыч ударил. То есть Лапкович.

– Понятно. Итак, твой друг нанес удар первым и затеял драку. Павел был вынужден защищаться, и тогда ты подошел к нему и целенаправленно ударил ногой в голову. Все верно?

– Мерзлых оскорбил маму Лапковича. – Макс вскинул взгляд на инспектора. – Вот Ромыч ему и врезал. Если бы вашу маму обидели, вы бы что сделали? Обошлись добрым словом?

После этого его выгнали из кабинета. Макс понимал, что не лучшим образом разыграл свою партию, но, сколько ни размышлял, не мог придумать, как можно было ответить лучше. Оставалось надеяться, что отчим сумеет как-то сгладить ситуацию.

Открылась дверь кабинета, и в коридор вышел дядя Вадим. Провел ладонью по волосам, поправил пиджак серо-стального цвета с отливом – ради визита в полицию он надел лучший костюм, ткань которого блестела, как никелированный металл, – посмотрел на Макса, протянул руку и произнес:

– Пойдем домой, сынок.

По дороге у них состоялся разговор.