Культ

Внизу приходил в себя и подводил печальные счеты Северосумск; чайка летела над деревянным старинным особняком, укрытым за металлической древней оградой и укутанным серебристым сиянием, невидимым людскому взору и похожим на ореол светящихся в косых лучах седых легких кудряшек; над изрытой колесами большегрузных автомобилей, изуродованной железом ангаров, складов и узкоколейной дороги территорией «Лиги»; там птица резко спикировала к окну поста охраны на проходной и присела передохнуть на железный скос подоконника. За мутным стеклом виднелся седой вахтер, стерегущий доверенные ему рубежи, в густых усах его пряталась едва заметная улыбка, а на красноватом лице отражался отсвет того торжества, которое он испытал, ворвавшись вместе с вернувшимся к власти хозяином в директорский кабинет и напугав бледного долговязого человека зычным криком: «Которые тут временные? Слазь!» Чайка, приветствуя, стукнула клювом в стекло и снова взмыла ввысь, взмахнула крыльями, набирая скорость, и понеслась над проспектом. Внизу промелькнуло выгоревшее низкое здание с почерневшими, как пустые глазницы, окнами, заколоченной досками дверью и грубым рисунком рыбьего остова на стене; в кривые улочки и переулки стеснились вросшие в землю пятиэтажки рабочих кварталов Слободки: там, в рюмочной «Капелька», пропахшие спиртом и солью морских ветров завсегдатаи покачивали головами, обсуждая события последних недель; там, в маленькой комнате на третьем этаже, грустила любвеобильная Машка, в одночасье потерявшая сразу двух кавалеров, и ждала, когда приедет ее утешать водитель Андрей, бывший третьим, а оставшийся ныне единственным из поклонников ее пышного бюста; там грузный, суровый мужчина пытался безуспешно понять, как получилось, что из его пистолета подстрелили мальчишку, которого он считал своим сыном. Чайка сделала круг, пролетая над плоской крышей местного театра, где в это время немолодая актриса в шестьсот первый раз исполняла роль Кабанихи перед пустым пыльным залом и думала, как дальше жить и что делать без своего духовного лидера, которая так больше и не вернулась в опустевший офис; пролетела над «Корабелом», на фасаде которого заново закрепили полотнища с красными и желтыми буквами, кричащими о распродажах, а внутри продавщица белья по-прежнему предлагала пеньюарчики и чулочки со скидочкой. Чайка реяла над тусклыми золотыми крестами собора Бориса и Глеба, над осиротевшим зданием мэрии, над «единицей», в коридорах и классах которой не было ни детей, ни взрослых, где сквозняки скрипели дверями, отдаваясь эхом, а убитая девочка смотрела, чуть улыбаясь, на подножие лестницы; над белым зданием городской больницы, в палатах которой на четырех этажах лежали люди, незнакомые, но связанные причудливыми и странными нитями судеб. С высоты птичьего полета отсюда были видны порт, ремонтные доки и размытые дымкой причалы военного Городка, рядом с одним из которых отдыхал от выпавших на его долю тяжких трудов старый белый корвет – он справился с бурей, выжил в шторме и привел домой свой экипаж, хотя некоторые вернулись сюда слишком поздно.

Чайка резко вскрикнула, сложила крылья, стремительно спикировала вниз и, метко нагадив прямо в лобовое стекло припаркованной у тротуара машины, унеслась прочь по своим птичьим делам.

Роза Трок брезгливо поморщилась; прозрачная струя омывателя брызнула на стекло, и резиновые щетки «дворников» зашуршали, размазывая и стирая белесое птичье дерьмо.

– Это к деньгам, – сказал Аркадий Леонидович. – Примета такая.

– Надеюсь. – Роза слегка улыбнулась. – Ну вот, отвлеклась и забыла, о чем я… память стала ни к черту.

– Вы говорили о сыне, – напомнил Аркадий Леонидович.

– Ах да. Знаете, я не верю во всю эту мистику и прочую чертовщину, о которой вы рассказали, а не верю, наверное, потому, что не понимаю. Если предположить, что все это правда, то как дети могли так точно создать ритуал, необходимый для вызова этой… как ее… Мамочки… в общем, того чудища, и наделать с ее помощью столько бед. В голове не укладывается.

Историк покачал головой.

– Ошибочно думать, что все решает правильность ритуалов; тогда можно было бы предположить, что мальчики по какой-то совершенно невероятной случайности в точности повторили обряды далекой древности. Но нет: главное – лишь желание быть услышанными, все равно кем – а вот именно этого они и хотели больше всего, просто потому, что всю жизнь их не слышали, да и видели через раз.

– Ну, может быть, в остальных семьях так и обстояли дела, но не у нас, – категорично возразила Роза. – Моим вниманием Даниил не был обделен, и Петр Маркович уделял ему достаточно времени…

– Да, рабочие встречи по вечерам и анализ успехов и неудач. Я в курсе. Видимо, поэтому он и пришел ко мне, когда ситуация стала критической.

Роза молчала.

– Вы сами выкопали им эту песочницу в процессе своих взрослых и таких важных забав и настолько были заняты ими, что не заметили, во что играют дети. По сути, они там играли в вас самих, только со свойственным подросткам преувеличением.