Культ

– В ночь, когда обнаружили святилище, она со всем своим выводком оказалась на стройплощадке раньше меня. Я утром приехал, а они уже толпились вокруг. Устроили целое камлание с поклонением духам и прочим в таком роде.

– Очень интересно. И как она объяснила такую осведомленность?

Трок пожал плечами.

– Да никак. Несла что-то про мистический зов, откровения и видения.

– А вы?..

– Проверил, естественно. На всякий случай. Никто из тех, кто работал в ночную смену, ей не звонил. И она никому не звонила. Так что черт ее знает, откуда ей стало известно. Честно, я и не задумывался об этом. Понимаете, с точки зрения экономической выгоды Львова вообще лицо не заинтересованное. Единственные дивиденды, которые она получает от такой находки, – это возможность постоянно напоминать о себе. Недавно даже пыталась прорваться через охрану; кстати, репортаж был об этом на Региональном канале, не видели?

– Нет, – ответил Аркадий Леонидович. – Видимо, пропустил. Но теперь посмотрю обязательно.

Range Rover остановился у проходной «Лиги».

– Ну что ж, я обратно в офис, – сказал Петр Маркович. – Если хотите, Андрей может подвезти вас до дома.

– Нет, спасибо. Я прогуляюсь.

– Тогда всего доброго. – Трок протянул руку. – Надеюсь, у вас что-нибудь получится. Если понадобится помощь или появятся новости – сообщайте.

Аркадий Леонидович попрощался и вылез из машины. Трок перегнулся через сиденье:

– Мне просто интересно: вы уже знаете, с чего начнете?

Аркадий Леонидович улыбнулся. Это была предвкушающая улыбка человека, которому дали повод нарушить слишком долгое воздержание.

– Да. Я знаю.

* * *

– Никогда больше.

– Никогда.

– Все, забыли.

– На хер, хватит.

Они сказали это друг другу еще в воскресенье, по телефону, а во вторник, встретившись в школе с утра, вместо приветствия повторили:

– Никогда. Забыли. Хватит.

Прошедшие два дня были адом. Как потом оказалось, это было всего лишь его преддверие.

После того как мама сказала, что уйдет на всю ночь, Женя заперся на щеколду и сел на пол, прислонившись к двери спиной. Он слышал торопливый топот босых ног по квартире, стук дверцы гардеробного шкафа, громкие звуки музыки: мама всегда включала что-нибудь развеселое и бодрящее, когда собиралась уйти из дома в субботу. Потом музыка стихла. По линолеуму простучали высокие каблуки. Из кухни понесло легким запахом табака и ментола. Женя знал, что сейчас мама сидит у приоткрытого окна на кухонной табуретке, закинув ногу за ногу так, что тонкая ткань короткого платья задирается вверх, скользя по гладкой блестящей коже, курит, чуть щуря глаза, и ждет звонка. Он тоже ждал, сжав кулаки и зажмурившись, чтобы не дать пролиться горячим и злым слезам. Но время шло, а ничего не происходило. Только дым ментоловых сигарет чувствовался все сильнее. Почти через сорок минут звонок все же раздался, но, хоть мелодия его была та же, звучал он тревожно. Женя слышал, как мама бросила в трубку несколько коротких, обрывистых фраз, а потом почти побежала к двери.

– Сынок, я в больницу! – крикнула она. – Меня вызвали, что-то случилось!

Голос у нее был обеспокоенный.

Он остался один. Большая квартира наполнилась пустой тишиной, от которой звенело в ушах. Женя включил телевизор, зажег везде свет, походил из комнаты в комнату, посидел у компьютера, снова встал, не в силах усидеть от волнения.

Что-то случилось. Он это чувствовал. И радостно от этого не было.

Впервые, оставшись один, он не знал, чем заняться.

А потом пришла Инга. Было уже почти пять утра. В гостиной по-прежнему бубнил телевизор, спасая от тягостного безмолвия. Женя сидел у себя в комнате, когда щелкнул замок и дверь тихонько открылась. Он прислушался. В коридоре кто-то возился. Женя приоткрыл дверь и выглянул.

Сначала он подумал, что сестру изнасиловали. Бледное лицо было припухшим, рот приоткрыт, большие глаза покраснели, еще больше округлились и смотрели на брата, будто не узнавая. Тушь, тени, розовая помада размазались, как на покойнице. На коленях поблескивали свежие ссадины. Куртки не было, сумочка тоже куда-то пропала. Инга покачнулась, пытаясь стащить высокие узкие сапоги, один из каблуков которых был сломан, схватилась за вешалку и чуть не упала. Женя подскочил к сестре и успел ухватить ее за тонкий локоть. Инга уставилась на брата и вырвала руку.

– Не надо. Сама.

Он попытался спросить, что случилось, но сестра не ответила; молча прошла в гостиную и легла – нет, упала – лицом вниз на диван и замерла неподвижно. Женя топтался рядом. Ему стало жутко. Под потолком ярко горела люстра. Телевизор разговаривал сам с собой на разные голоса, как душевнобольной. Женя принес из маминой спальни плед, осторожно накрыл лежащую на диване сестру, погасил свет, выключил телевизор и вышел из комнаты. Прислушался. Тишина. Он взял телефон и набрал номер мамы, но та не ответила. Ему захотелось убежать из квартиры, куда угодно, хоть бы даже просто на улицу и ждать маму на лавочке у подъезда, но он пересилил себя и сел на табурет в коридоре у входной двери, как одинокий оловянный солдатик.