Культовое кино

В марте 1996-го «Шоугелз» завоевали беспрецедентные семь «Золотых малин» (из 13 номинаций), включая призы за худший фильм, худшую режиссуру, худшие женскую (Элизабет Беркли) и мужскую (Кайл Маклахлен) роли. Такой провал не каждому дарует судьба. Надо быть великим и ужасным Верховеном, чтобы так провалиться и принять провал так, как принял его он, невозмутимо явившись на торжественное вручение антипризов: за всю историю «Малины» ни у кого из режиссеров духа на это не хватило.

Режиссерам поименитее, чем Верховен, хватало меньшего поругания, чтобы их вынесли из Голливуда вперед ногами. А уж таких, как Верховен, европейских умников, поплывших против течения, «фабрика грез» просто перемалывала. Милош Форман после провала своего первого и лучшего голливудского фильма «Отрыв» (1971) отсиживался в гостиничном номере, пока не почувствовал, что выгрыз из ума и сердца остатки европейской чувствительности. Роман Полански вообще едва успел «добежать до канадской границы». Верховен же не только не отправился пасти гусей на голландскую ферму – он даже не впал в продюсерскую немилость, получив возможность снять безумный «Звездный десант» (1997), пророчество об 11 сентября и «войне с террором».

Голливуду он оказался не по зубам. Не Голливуд использовал его талант: он сам воистину цинично попользовался уникальными голливудскими возможностями, чтобы снимать что хочет, чтобы высказать Америке все, что он о ней думает, и только после этого вернулся в Европу. «Черная книга» (2006) и «Она» (2016) утвердили его в статусе единственного (ну еще Клинт Иствуд) мастера, в немыслимом возрасте (он родился в июле 1938 года) не только не утратившего, но приумножившего режиссерскую мощь.

А я вот ностальгически вспомнил, как Париж буквально подпрыгивал от нетерпения: когда же, когда «Шоугелз» выйдут в прокат. «Некоторые животные были более равны, чем остальные» и раздобывали пиратские копии для своих. У одного из них я – были там и Полански с Ришаром Боренже – оказался на вечеринке. Хозяина квартиры на Елисейских Полях (объехать ее можно было разве что на мотоцикле) звали просто: Поляк.

В тот вечер воплотилась утопия преодоления грани между экраном и залом. Вдоль стен терпеливо цедили коктейли десятки, если не сотни красавиц, известных Парижу как «русские манекенщицы». Поляк торговал кокаином в промышленных количествах: это был секрет Полишинеля. Но через несколько лет, когда Франция наконец, зажмурив от ужаса глаза, отправила его на нары, инкриминировали ему «попытку изнасилования русской манекенщицы». Не состав преступления, а шедевр абсурдистской поэзии.

Так ведь с героями «Шоугелз» та же петрушка. Ты можешь ломать ноги конкуренткам, торговать женщинами, а то и зверски глумиться над ними, но если понесешь наказание, то вовсе не за это. Серьезные «обратки» прилетают исключительно неофициальным образом. И апартаменты Поляка источали тот же, что и фильм, запах – запах денег, запах шоу.

Если бы миром «Шоугелз» правила мафия, как правит она Лас-Вегасом в «Казино» Скорсезе, то взятки с Верховена были бы гладки: никто бы не обвинял его в цинизме и вульгарности. Скандальность фильма – в криминальности сознания совершенно законопослушных бизнесменов. Главный гад вообще шантажирует Номи (Беркли) ее стародавними приводами за проституцию и наркотики.

Верховен – абсолютный реалист и гениальный аналитик. Даже в «Звездном десанте» – со всеми его инопланетными тараканами, разбомбившими Буэнос-Айрес, – он «всего лишь» препарирует механизмы пропаганды, способной увлечь землян в крестовый поход против любых тараканов. В своем новом шедевре «Она», притворяющемся черной, психопатологической комедией, он трепанирует череп французского (и европейского в целом) «интеллектуального класса», способного переварить и выплюнуть любого серийного маньяка, но лишающегося чувств, если собеседник неправильно употребит деепричастный оборот.

В «Шоугелз» Верховен не судил и не осуждал. Он просто показал механику не шоу-бизнеса (это было бы еще полбеды), а бизнеса как такового. Это, безусловно, великий политический фильм. Настолько политический, что его не поняли самые радикальные адепты политического кино. Любой голливудский фильм – это фильм об американской мечте. Чужак Верховен снял ее универсальную формулу, и не его вина, что Номи гонится за мечтой нагишом, а не одетая в дьявольское Prada. Мечта-то универсальна, и кто, как не Голливуд, десятилетиями внушал миру, что нет лучше бизнеса, чем шоу-бизнес.

1996. «Автокатастрофа», Дэвид Кроненберг

Разбитое, красивое женское тело на обочине, рядом с таким же красивым и таким же разбитым автомобилем.

Муж склоняется над ней: «Тебе больно, дорогая?»

…так и просится на язык: «доктор Кроненберг»…

Не вызванивать помощь, не просить женщину не двигаться: войти в нее. И утешать: «В следующий раз все обязательно получится». Что получится? Смерть. Что случилось? Автокатастрофа. «Автокатастрофа».

Фильмы Дэвида Кроненберга именно что случаются, как несчастный случай.