Культовый Питер

Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку.

Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку.
Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки:

Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!

Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.

Много коварных обольстительниц было там. Одна из них — роковая красавица Глебова-Судейкина, жена художника Судейкина. А «черную трубку» курит, вероятно, Николай Гумилев, муж Ахматовой, приводивший ее сюда и на ее глазах крутивший романы. Какой-то надрыв, безусловно, был в этом подвале. Пир во время чумы. Точней — пир в предчувствии чумы. До революции, которая уничтожит это все, оставалось немного. И это чувствовалось в воздухе. Одним из зачинщиков здешней гульбы был граф Алексей Толстой. Светский шалопай, будущий великий советский писатель. Были и выступали тут Северянин, Мандельштам, Блок, Кузмин, Бальмонт, Белый, Чуковский, Сологуб, Тэффи, Аверченко. Здесь провозглашал свои манифесты лидер футуристов Маринетти, Маяковский, с присущим ему накалом, выступал тут, что и привело в конце концов к закрытию «Бродячей собаки».

Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие, нажраться лучше как, —
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова, поручика?..

Произошел скандал, кто-то вызвал полицию. На другой день был обыск, нашли дюжину запрещенных бутылок (по случаю войны тогда был сухой закон) — и в начале марта 1915 года подвал закрыли. Почти — навсегда. Во всяком случае, никто из его гостей того времени больше сюда не вошел.

И лишь в 1991 году усилиями жизнерадостного подвижника Владимира Александровича Склярского подвал снова был открыт — и сразу снова попал в историю. В дни путча в Петербурге оказались участники «Конгресса соотечественников», представители лучших русских фамилий, и в эмиграции тоже сделавшие немало, в том числе и для славы России. Ситуация была весьма напряженной. Ждали всего, в том числе и военного захвата города путчистами. И тем не менее высокие гости не испугались и приехали в только что открытую, еще не обустроенную «Бродячую собаку» — и их встретили аплодисментами еще на улице. Петербургская жизнь, насильственно разорванная, была восстановлена. Среди множества гостей был граф Орлов, а также молодые и прелестные Елизавета Голицына и Екатерина Оболенская. Встречал их среди прочих Никита Алексеевич Толстой, сын Алексея Толстого, одного из зачинщиков «Бродячей собаки». История сомкнулась. «Собака» ожила. И теперь тут опять бушует богема, и усталые ноги опять несут тебя туда. Посидишь, увидишь своих, выпьешь — и поймешь, что жизнь еще не прошла. А если и прошла, то не мимо. За этим домом Итальянская улица заканчивается — узким мостом через канал Грибоедова. На мосту в любую погоду, даже в холод, играют бедные музыканты.

Большая и Малая Морские

В знаменитый Невский проспект вливаются, как ручейки в реку, другие знаменитые улицы. И одна из самых знатных — Большая Морская. Она принадлежит к немногим кривым улицам Петербурга и в то же время — к самым богатым, самым респектабельным и самым красивым. Кривая она потому, что дома морской слободы, заселенной поначалу работающими в Адмиралтействе строителями кораблей, строились вдоль берега кривой реки Мойки. Почему она богатая и знаменитая — об этом придется рассказать. Про угловые дома Невского и Большой Морской вы уже много знаете, но слава Большой Морской ими не исчерпывается. Дом № 2, примыкающий к арке Главного штаба, ведущей на Дворцовую площадь, был когда-то Министерством иностранных дел. В доме № 4 жил знаменитый химик Дмитрий Иванович Менделеев. В доме № 6, где была гостиница «Франция», останавливался Иван Сергеевич Тургенев. В доме № 8 был уже упомянутый нами ресторан «Малоярославец», в котором устраивались традиционные «обеды беллетристов», где бывали Мамин-Сибиряк, Григорович, а один раз даже Чехов.

Угловой дом этого отрезка Большой Морской называется «котоминским» по имени владельца, купца и выстроен самим Стасовым. Знаменит он прежде всего кондитерской Вольфа и Беранже, той самой, где Пушкин выпил в последний раз лимонаду, пред тем как поехать на свою последнюю дуэль.