Культура древнего Рима. Том 1

В литературе времен Империи очень популярны были сюжеты о непосредственном общении человека с богом-целителем Асклепием, о связях божества со святым или мудрецом в произведениях пифагорейского толка, были и практические руководства в магическом искусстве. Занимательность и пестрота литературы этого периода в большой мере были результатом использования парадоксографической традиции. Парадоксографы собирали необычный материал из разных областей научного знания: из мира природы, из истории, медицины, зоологии, антропологии. Для парадоксографа материал этот представлял интерес прежде всего из-за его необычности, поэтому «удивительное» и «чудесное» занимали у него исключительное место. Это не «удивленно» Платона и Аристотеля перед неизведанным явлением, служившее толчком к научному познанию природных явлений, не часть целого. «Удивительное» парадоксографов, существующее в массовом сознании как частность вне целого, гипертрофировалось и приняло новые формы. Плиний Старший упоминает авторов, специально собирающих описания необычных явлений: «В медицинских трактатах и в книгах людей, интересующихся подобными сведениями, можно обнаружить сообщения о рождении 12 близнецов одновременно» (VII, 11). Основные понятия парадоксографии — «удивительное» и «необычное». Авторов привлекает все замечательное из области естественной истории (удивительные растения, животные, источники) или человеческих отношений (необычные законы, странные обычаи, отклонения от нормы и аномалии человеческой природы), вообще всякие нарушения природной закономерности вроде рождения уродцев, двухголовых, четырехглазых, шестипалых и пр. Темы парадоксографических сочинений не слишком разнообразны: фольклорные мотивы о душах покойников и оборотнях и странные случаи из мира природы (долгожители, гермафродитизм, гигантизм и пр. среди людей, а также необычные и редкие животные). Материал, используемый парадоксографами, восходит генетически к ранней греческой литературе — эпической поэзии и ионийской натурфилософии. Живые существа обитают во всех известных элементах — стихиях: в земле — гномы, в воде — нимфы, в воздухе — сильфиды, в огне — саламандры. Описания крокодила, золотоносных муравьев, единорогов и прочих редких животных соседствуют у парадоксографов с мифическими существами вроде птицы-феникс, мантихоры-людоеда, гиппокентавра и др.

Интерес к парадоксам природы проявляли многие авторы римской научной традиции, при этом изучение тайн природы у них нередко оборачивается интересом к таинственным явлениям из мира природы. Плиний совершенно естественно включает в свое произведение описание птицы-феникс, мантихоры и гиппокентавра, что соответствует его целям в духе традиции книжного энциклопедического знания. Для Плиния а Аристотель, и Ктесий такие же научные авторитеты, как и анонимный медицинский трактат и парадоксографический сборник. «Чудесное» y него не противопоставлено законам природы, между ними нет противоречия. И для Сенеки природа потенциально чревата и отклонениями от нормы (NQ, VII, 27, 5), но это будто бы лишь подчеркивает ее величие и божественность. У римских научных авторов «чудо» не соотносится с познавательными возможностями человека, т. е. принципиально непознаваемо, по его можно объяснить через описание. В римской традиции книжного знания парадоксографии — не поэтический вымысел и не мнение невежд, но одна из греческих научных теорий, воспринятых от эллинизма, главный аргумент которой — мнения предшественников, а главный принцип изложения — описание в духе «истории». Рассмотрение явлений природы пронизано научно-описательным характером в духе истории, а книги о природе — они же и примеры для жизни.

Греческая научно-философская умозрительная концепция природы сознательно исключала вымысел и чудеса. Плиний и Сенека иначе описывают гиппокентавра, чем, скажем, Гален или Секст Эмпирик. «Муза» ПОЭЗИИ в числе прочих свойственных ей украшений требует также чудесного и не столько стремится просвещать, сколько поражать воображевне и очаровывать слушателей. Мы же, для кого важнее истина, чем вымысел, хорошо знаем, что вещество семени человека и лошади ни в коем случае не может смешаться» (Gal. De usu part., III, 1). Хотя Плиний — вполне серьезный научный автор и вряд ли стремился поражать воображение слушателей, он все же ссылается на записки императора Клавдия, который пишет, что в Фессалии родилась полулошадь-получеловек и, не прожив одного дня, скончалась. От себя же он добавляет, что сам видел похожее чудовище, забальзамированное в меду (HN, VII).