Культура древнего Рима. Том 2

Археологический материал свидетельствует, что местные традиции в одежде и украшениях женщин не оставались неизменными. Знакомство с римским бытом и римской культурой вообще меняли и вкусы и духовный мир провинциальных женщин. Так, в погребении молодой женщины в Аквинке найдены многие золотые предметы, свидетельствующие о принадлежности умершей к высшим слоям провинциального общества: золотые пряжки от сандалий с изображением головы Медузы, золотая сетка для волос и золотые головные шпильки, костяной гребешок с надписью: «пользуйся на счастье», стеклянный флакон для духов, шейная золотая цепь из 53 золотых и стеклянных бусин, золотые кольца и серьги, а также небольшая овальная золотая пластинка в золотой рамке с петлей, что указывает на то, что пластинку носили на шее в виде амулета. На пластинке был греческий стихотворный текст, составленный как подражание Анакреонту и призванный играть роль любовного приворота: «Вы, люди, можете говорить все, что хотите, меня это ничуть не беспокоит; люби только меня и будешь счастлив». В могилу в качестве амулета была положена также серебряная булла в виде небольшой цилиндрической капсулы[301]. Подобными любовными приворотами служили и другие украшения. Раскопки 1952 г. открыли в Карнунте камето III в. из темно-синего агата с белым верхним слоем, из которого была вырезана правая рука, державшая двумя пальцами мочку уха. По кругу камеи шла греческая надпись: «помни меня». Согласно представлениям древних, ухо считалось местом пребывания понятия и памяти. Другая камея из темно-синего агата имела изображение двух светло-голубых рук, соединенных в пожатии (dextrarum iunctio), и греческую надпись по кругу: , т. е. согласие сердец, их единение в браке[302].

Провинциальные эпитафии позволяют судить об общем уровне образованности городского населения. Показательны эпитафии, в которых встречаются некоторые словесные заимствования из «Энеиды» Вергилия, свидетельствующие о знаниях, не идущих дальше школьного образования. Так, используется выражение Вергилия «вот благочестью почет» (hie pietatis honor — Aen., I, 253), употребленное поэтом в связи с упреками Венеры Юпитеру за то, что он заставляет блуждать по морям и скитаться бежавшего из горящей Трои Энея. В эпитафиях эти слова «Энеиды» стали своего рода штампом, пригодным для воздаяния памяти умершему. Эпитафия некоей Марцеллины из Сармизегетузы, поставленная мужу, начинается именно этими словами. Другие ее слова были заимствованы, очевидно, из какого-то ходячего собрания несложных текстов[303]. Несколько эпитафий составлены как подражание известной эпитафии Вергилия, которую поэт сочинил себе сам: «Мантуя меня родила, Калабры похитили, владеет теперь Неаполь. Пел я пашни, луга и вождей». В эпитафии, поставленной декурионом и фламином в колонии Апуле Элием Валентином умершей 18-летней жене Элий Гигии, которая была его отпущенницей, читаем: Dacia te voluit possedit Micia secum (CIL, III, 7868). Краткая греческая эпитафия, написанная гекзаметром, вероятно, также восходит к образцу апитафии Вергилия: «Здесь Хрисокому скрывает гетская земля» (IDR, 1II/2, № 400). Сходная эпитафия из Сармизегетузы принадлежит некоей Антонии, «которую породил Пергам и которую укрывают теперь эти земли; положенная в высеченной скале (саркофаге), она покоится теперь на лугах Диониса…» (IDR, Ш/2, № 382).

К числу эпитафий, составленных по шаблону, принадлежит эпитафия девочки из Дакии: «Богам Манам. Здесь погребена девочка пяти лет, которую породил Эмилий Гермес. По имени матери она звалась Плотиной, по предимени отца — Эмилией, ее похитила смерть на рассвете жизни» (CIL, III, 1228). Слова этой эпитафии сходны с текстом эпитафии из Италии конца II в., из Венафра[304]. Эпитафия из Дакии принадлежит, очевидно, отпущеннической семье, как свидетельствует прозвище отца девочки — Гермес. Семья эта восприняла традицию постановки эпитафий и даже стихотворных, но значения системы тройного римского имени в ней не понимали: Aemilius, несомненное nomen, названо как praenomen. Метрическая эпитафия известна и для раба. Публий Ведий Герман поставил в Карнунте надгробие своему рабу Флору, умершему в 26 лет, со следующими греческими стихами: «Я не знал ни брака, ни брачного пира, ни брачного ложа. Под сим могильным камнем лежу я близ дороги. Привет тебе, Флор, привет и тебе, незнакомец, ты, кто есть всегда». Внизу под текстом надписи были схематично изображены башмаки для путешествия души умершего в загробный мир[305].