Культура древнего Рима. В двух томах. Том 1

После лекции в доме Боэта Гален неоднократно выступал перед столичной публикой, интересующейся вопросами медицинской теории и философией, в храме Мира в Риме и в доказательство своих положений проводил вскрытия животных. Эти демонстрации вызвали большой интерес публики и еще больше обострили отношения Галена со столичными медиками. Возможно, этому немало способствовал и тот факт, что Галек какое-то время был личным врачом Марка Аврелия и его сына, будущего императора Коммода. Обстановка среди конкурирующих групп врачей, видимо, была достаточно напряженной, если Гален обвинял их чуть ли не в покушении на его жизнь и называл «шайкой городских бандитов» (De procogn., 622). Кроме того, в Риме II в. искусный в прогнозе заболевания врач нередко попадал под подозрение в занятиях магией, практиковавшейся шарлатанами от медицины. Обвинение в занятиях магией использовалось часто с тем, чтобы подорвать репутацию врача. Против предсказателей, особенно если их прогнозы касались императоров, закон применял строгие меры (Tac. Ann., II, 32; XII, 52). Гален жаловался на такое отношение со стороны римских врачей: «Если врачу удается правильно установить диагноз и предсказать течение болезни, сразу же находятся любопытствующие, описаны ли подобные случаи в теории. Спрашивают других врачей, насколько это верно. Те по невежеству отрицают, что об этом что-либо известно из других авторов, и тогда правильно предсказавшего диагноз обвиняют в ведовстве» (De praecogn., 602).

Медицинские трактаты Галена отражают состояние медицинской теории Римской империи. Специальные его трактаты насчитывают десятки названий по самым различным вопросам теории и практики: его интересовала анатомия и физиология, строение человеческого тела и функции органов, учение о нервах, о мышцах; он описал зрительный нерв и строение глаза, дал название некоторым мышцам, сохранившиеся до наших дней, и пр.

Величайшим авторитетом в анатомии в I–II вв. был и Марин, 20 книг которого Гален изложил в книгах об анатомии («Анатомические процедуры», «Анатомирование мускулов», «Строение скелета»). По мнению Галена, в анатомии Марин превзошел Гиппократа; «занимаясь препарированием, он накопил большой опыт и лично наблюдал все, что описал в своих работах» (De libr. propr., 3). Руф Эфесский, живший в Риме в I в. н. э., первым описал перекрест зрительных нервов — знаменитую хиазму. Не менее знамениты были Соран Эфесский, живший при Траяне и написавший руководство по акушерству, и Аретей, писавший об острых и хронических болезнях. Лучшие римские врачи добивались замечательных успехов в установлении диагноза по биению пульса и характеру сердцебиения. Был накоплен немалый опыт в патологии нервной деятельности. Гален, например, связывал паралич пальцев с повреждением спинного мозга, а Аретей объяснял паралич правой стороны тела повреждением левой доли мозга[152].

Медицинская теория Римской империи, связанная с философским мировоззрением, ставила и разрешала проблемы доступными ей научными методами. Человеческий организм римская медицина рассматривала не изолированно, но в соответствии с природным целым, в качестве составной части природы, изучение которой, по словам Галена, «нечто более значительное и более важное, чем вся врачебная наука. Не одному только врачу полезно исследовать назначение частей тела, но гораздо больше, чем врачу, это необходимо философу, стремящемуся приобрести познание о всей природе, и ради этого следует быть посвященным в ее таинства» (De usu part., XVII). У Галена есть трактат, озаглавленный «О том, что хороший врач должен быть философом». Это положение он обосновывал тремя основными причинами: врач должен владеть научным методом; занятия медициной и философией должны быть выше выгоды; поскольку изучением природы занимается философия, медицинские теоретические вопросы входят в ее предмет. Философия оставалась для Галена основным способом познания мира, поскольку она включала познание творящей силы природы. Как философ, он обожествлял рациональный принцип созидающей природы: «Если бы демиург захотел в одно мгновение сделать из камня человека, то это оказалось бы для него невозможным. Вот этим и отличается от взглядов Моисея наше учение и учение Платона и других греческих философов, серьезно занимавшихся вопросами естествознания. Моисей думал, что достаточно, чтобы бог захотел привести в порядок материю, — и она тотчас же пришла бы в порядок, так как он считает, что для бога все возможно, если бы даже он захотел из пепла создать коня или вола. Мы же судим не так, но полагаем, что есть нечто возможное для природы и что бог не пытается это делать, но из многих возможностей выбирает наилучшую» (De usu part., XI, 14).

4. МАТЕМАТИКА, АСТРОНОМИЯ, ГЕОГРАФИЯ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ АЛЕКСАНДРИЙСКИХ УЧЕНЫХ