Культура и мир детства

Рео и я очень по-разному реагировали на арапешей. Я тоже считала их культуру, почти лишенную церемониальной стороны, лишенную каких-то тонкостей, очень поверхностной. Она требовала от меня применения всех моих, теперь уже достаточно хорошо развитых навыков полевого исследователя. Для меня было бы катастрофой столкнуться с такой культурой в моей первой экспедиции. Тогда мне показалось бы, что я имею дело с маленькой кучкой людей, просто отдыхающих в деревне после тяжелых работ или бесцельно слоняющихся с унылым видом. Теперь же я нашла этих людей в чем-то созвучными мне, хотя и скучными в интеллектуальном плане. Они были способны на ясное, хорошее мышление, а некоторые мальчики показывали хорошие результаты по тесту интеллекта Стэнфорд - Бине52. Но имелись и девиантные личности, переживавшие известные трудности в этой мягкой, расплывчатой культуре, где никто не выполнял работу профессионально, никто в точности не знал, что означает только что раздавшийся сигнальный крик, где каждый называл другого не по имени, а термином родства, отвечающим конкретному случаю всепроникающего закона взаимных услуг. Так, человек мог называть одного из двух братьев "братом матери", а второго -"шурином", в зависимости от того, кому он сейчас помогал - своей матери или сестре.

Рео, стремившийся выжать грамматику из неохотно диктуемых текстов, нашел все - и народ, и культуру - бесформенным, малопривлекательным и в высшей степени чуждым ему духовно. Когда его приводил в ярость один из мальчишек, ведших наше хозяйство, он угрожал ему физической расправой. Тогда я, в свою очередь, бросалась между провинившимся и поднятой рукой Рео. Сам Рео был выходцем из культуры, где мальчики претерпевали физические наказания, а мужчины били женщин. Я же выросла в семье, где ни один мужчина, по-видимому, никогда не поднял руку па женщину или ребенка в течение многих поколений. И когда я становилась на сторону злополучного арапеша, это еще больше раздражало Рео. Я начала думать об арапешах и самоанцах вместе как об одной категории людей, противопоставив их в некоторой степени манус и уж определенно добуанцам, этим свирепым воинам, суровым и опасным колдунам.

Теперь у меня было много времени для размышлений. Я не могла никуда выйти из деревни, потому что тропы были круты и опасны для моей больной лодыжки. Деревня же часто была совершенно пустой. В собранной мною информации, даже при самой искусной ее обработке (всякий пойманный мною житель оказывался источником полезных сведений), все же было слишком много пустых мест. Отдельные индивиды представляли у меня целые демографические группы. Они могли описать генеалогическое древо самым систематическим образом, но оказалось, что их действительная система родства совершенно ему не отвечала. Я также проводила много часов, копируя на акварельных миниатюрах их технику росписи панелей из коры. В динамичном обществе у меня совсем не было бы для этого времени.

В то время я пережила два глубоких чувства. Одно из них было приятным. Оно пришло, когда я осознала, что окупила все то, что мир вложил в мою учебу, или же, говоря языком Америки, что я преуспела. У меня родилось чувство свободы, свободы от обязательств, свободы выбрать то, чем я хочу заниматься.

Второе чувство было иным. Это было ощущение загнанности в угол, ощущение, что мы никуда не движемся в области теории. Наши личные отношения с Рео складывались нелегко. Когда в наши руки попали "Колдуны с Добу", превосходно изданные в Англии, Рео посмотрел на книгу и печально сказал: "Это последняя книга, которую я написал один. Все мои другие будут написаны с тобой". Я изучила язык арапешей, но не испытывала удовольствия от ощущения преодолеваемых трудностей, того удовольствия, которое заставляло меня проводить по восемь часов в день, изучая словарь манус или самоанцев. Я чувствовала себя в чем-то конченой.

Я открыла новый тип полевых работ. Я умела изучать детей и связывать методы их воспитания с культурой, взятой в ее целостности. Все это вносило динамический элемент в то, что в противном случае было бы достаточно плоской картиной жизни другого общества. Мы с Рео изобрели метод анализа событий и научились рассматривать небольшие события в более широких контекстах. Но разрешение проблемы, с которой я прибыла в поле, проблемы, как предписываемые культурой различия в маскулинном и фемининном поведении сказываются на различии структуры личностей у мужчин и женщин, подвигалось вперед очень мало. У арапешей нормативы культуры предполагают такое небольшое различие характеров мужчин и женщин, что я опасалась, открыла ли я здесь что-либо новое. Я поняла, что если в культуре манус делается акцент на анальности, то арапеши акцентируют оральность53 и такой акцент на оральности и пище вполне соответствует теоретическим концепциям ранних работ Фрейда и Абрахамса. Но и у этого вывода отсутствовало достаточно солидное теоретическое обоснование.