Как считает Г. Гачев, в России мужское и женское нечетко оформлены и разграничены: «мужик здесь часто – баба, а женщина отличается мужеством, коня на скаку остановит… Нет в России такого жесткого различения функций мужчины и женщины, как странах юга. Ну что ж – и это с углом склонения солнца и стран света сопряжено: чем ближе к югу, к экватору, тем больше по расстоянию параллель, тем резче распределены восток и запад (а они – основа мужского: восток—восход восстание, и женского: запад-падение-лежание-ложе-лоно» (Гачев 1993: 99.).
Сам секс по-разному воспринимается в разных странах. «В России это – дело темное, ночное, избяное-запечное, редкое и бессловесное, в системе христианства лишь двумя словами, и обоими на «б», обозначенное: «брак» и «блуд». Летние ночи для этого здесь слишком коротки, а зимние – слишком холодны… В Индии ж ночи на это благосклонны: и длинны, и теплы, и недаром почтенные полсуток собой занимают, не ютятся стыдливо на сиротском положении в белых (светом укоряющих ночах или, зимним морозом преследуемые, изгнаны из пространства в избу» (Гачев 1993: 109). Ритуальный индусский орнамент представляет собой символическое изображение фаллоса или матки. И западным людям, в воспитании которых явно ощущаются элементы средневекового представления о грехе, сложно усвоить, что для верующего индуса они священны. Так как в Индии женщин сравнительно с мужчинами меньше, там законы чрезвычайно уважительны к женщине. По сравнению с Европой, где мужчины часто гибнут – и в мирное время – на стройках, в шахтах и т. п., и в войнах, проблемы сексуальности здесь получают отличное от Европы проявление. Возможно, именно поэтому в «Индии нет противопоставляющего различения духовной и телесной любви». Г. Гачев пишет: «Лилия и в Европе символ – только более сухой, духовной любви, и обратима к Деве Марии, тогда как одноплановый лилии лотос – образ и влагалища, и позы мудрости – асана лотоса = падмасана, поза Будды…» (Гачев 1993: 38). Объяснить это можно многими причинами. И тем, что женщин меньше мужчин, и особенностями климата, и спецификой религиозных воззрения. Поэтому отношение к женщине несколько иное, чем в Европе. «В Индии женское начало не столь жестко, оно мягче, его наполнение – вода-воздух (и земля, конечно, но не так всепоглощающе, как в Европе). Она сочнее, воспаряюща мужчину и в телесном соитии, а не только в духовно-платоническом, куртуазном, отвлеченном от телесности культе Прекрасной дамы. Если соитие в Европе и христианстве всегда – падение, притяжение низа, то в индуистских мировоззрениях именно телесный Эрос тоже воспряющ (страстный жар бхактов, тантризм). Недаром и книгу о наслаждении «Камасутру» написал брахман Ватсья-яна. В «Кама-сутре» в позах любви женщина многажды допускается располагаться превыше мужчины. Женское здесь обволакивает со всех сторон, тогда как в Европе женщина затягивает в бездну низа, прорву, могилу земли, и любовь здесь – сильна, как смерть» (Гачев 1993: 29). Однако и здесь считается, что женщина, приобщившись к духу, высушивается, перестает быть женщиной. Поэтому она не посвящается в философию и религиозные таинства.
В народной культуре сексуальность также имеет свои особые знаковые формы воплощения. Например, эротическая символика еды отчетливо прослеживается в русской традиции. Совместная еда жениха и невесты в свадебном обряде знаменует собой их вступление в интимную связь. Во время свадьбы молодым (Пинежский уезд, Архангельская губерния) подносили кашу, которую невеста ела, накрывшись платком, «как бы стыдясь есть на виду»: «в каше, подаваемой в чашке молодым, делается на середине ложкою некоторое углубление, полное налитого масла, из него и берет кашу молодой, сам ест и молодой подносит» (Ефименко 1877: 79).
В крестьянских домах Вологодской и Ярославской областей зооморфный мотив ласки связан с женской эротической символикой (См.: Славянская мифология 2002: 276–277). Если девушка упрямилась выходить замуж, ее показывали жениху голой, вынуждая таким образом выйти за нежеланного человека (См.: Горький 1949–1955: 500–506).
И все же физическая красота – самый главный признак сексуальности. Значение красоты в Индии, например, настолько велико, что самого красивого человека выбирали царем, а относительно всякого новорожденного выносят решение, достоин ли он жить или нет на основании его красоты. Комментарий Гачева: «Рассказ очень эллинизирован: сильное государство предполагает, типа Спарты, берущее на себя бытийственное право жизни и смерти, – тогда как в Индии в принципе жизнь священна. Однако все равно важно: в Спарте и Риме решали вопрос о жизни ребенка на основе его физической ценности… а в Индии – на основании красоты: как выглядит в пространстве» (Гачев 1993: 63).