Культура, Истоки вражды

Известно, что любой знаковый посыл всегда порождает не только определенное содержание, но и какую-то эмоцию. Вероятно, в природе человеческого общения эмоционально нейтральных знаков вообще не существует; вопрос лишь в степени проявления того, что вызывается ими, (как, впрочем, и в степени развитости нашей собственной способности чувствовать "как слово наше отзовется"). Между тем именно вызываемое ими чувство - в другом месте ("Слово о слове") об этом говорится несколько подробней - является не чем иным, как предельно концентрированным выражением их полного смысла. Поэтому фиксируемое даже самыми толстыми академическими словарями значение употребляемых нами слов никогда не бывает не только исчерпывающим, но и просто точным. Лишь сопровождающее всякий знак чувство, которое, как оптический фокус, сводит в своеобразную точку все то, что в рутине повседневности при касательном скольжении по внешней поверхности его действительного значения так и остается нерасшифрованным нами, может дать совершенно точное представление о нем. Это представление чисто интуитивно, оно практически никогда не разлагается на значимые детали смысла, но общая его тональность схватывается нами тем не менее абсолютно безошибочно. Вероятно, было бы правильным сказать, что быть носителем какого-то языка - это и есть способность безошибочно распознавать интегральный смысл всех лексических его единиц через восприятие эмоциональной ауры знаков. И в конечном счете именно определенность этой ауры - оказывается тем, что на самом деле отличает всех нас, говорящих на разных языках, ибо в разных культурах одни и те же знаки всегда порождают совершенно различные ассоциации.

Никакое даже самое строгое определение знака никогда не делает его стерильным, то есть решительно очищенным от сопровождающей его эмоциональной ауры. Поскольку же именно она всякий раз в концентрированном виде выражает собой целостное исповедание рода, символ его веры накладывает свою печать на любой, даже самый приземленный предмет информационного обмена.

А это и значит, что если общее развитие каких-то взаимодействующих культур идет по пути интеграции и сглаживания существующих между ними различий, пусть и микроскопические, следы постепенного их сближения в конечном счете должны прослеживаться также и на уровне отдельных индивидов, в каждом дискретном акте информационного обмена. В свою очередь, и все те незаметные глазу сдвиги, которые происходят в бытовом общении индивидов, стимулируют конвергенцию; поэтому общий процесс идет по нарастающей.

Напротив, если волею судеб основным ориентиром сожительства культур оказывается поступательное обострение контраста, все то, что разделяет их, просто обречено многократно воспроизводиться в каждом дискретном знаковосприятии, в каждой частной оценке любого действия любого представителя чужого рода. Поэтому даже самый нейтральный предмет информационного общения всегда будет служить еще большему усугублению сложившейся розни. А это значит, что - так же по нарастающей - будет развиваться обратно направленное движение, невольным итогом которого зачастую становится подсознательная ненависть и вражда.

Вспомним. Слепая ненависть к евреям берет свое начало отнюдь не с распятия Христа, и культивировалась она даже не веками - тысячелетиями. Здесь нет никакого преувеличения, именно так - культивировалась, ибо, постепенно накапливаясь в бытовом общении, иррациональное отторжение со временем становилось обязательным элементом едва ли не всех европейских культур от Испании и до России. "Позорное владычество жидовства на христианской земле" поднимало на погромы не одних только гоголевских "козаков". Но вот в двадцатом веке именно эта долго аккумулировавшаяся ненависть взорвалась холокостом. И совершенно несправедливо обвинять в истреблении миллионов и миллионов евреев лишь германский фашизм. На самом деле ему досталась пусть вполне инфернальная, но все же роль простого клапана, через который вырвался наконец давно уже перегретый пар так никем и ничем и не объясненной вражды. Копилась же она - и в этом нужно, наконец, признаться - отнюдь не нравственным отребьем разных народов, но самими народами. Поэтому вовсе не случайно то старательно замалчиваемое, а иногда и просто игнорируемое всеми обстоятельство, что в свирепом этом геноциде активную роль играли не только (и, может быть, не столько) немцы: поляки и латыши, эстонцы и украинцы - к Освенцимам и Бабьим Ярам приложили руки многие. Да ведь и мы, русские, в трогательной братской любви к еврейству пока еще никем не замечены, и когда-то чинившиеся нами погромы вполне достойны занять заметное место в анналах гонений. Нужно ли говорить, что и сегодня все наши симпатии - на стороне вошедших в хрестоматии гоголевских козаков; и даже чинившиеся ими зверства не в состоянии перераспределить те чувства, которые мы до сих пор питаем и к ним, и к их жертвам.