Культура, Истоки вражды

Понятно, что все это должен наследовать от далеких своих предшественников и человек. Поэтому внутренняя архитектура, наверное, любого поведенческого акта, если, конечно, рассматривать ее именно как пирамидальное образование, фундамент которого теряется где-то на субклеточном уровне, а вершина выплескивается во внешнюю среду, может быть далеко не одной и той же у разных людей. А это значит, что и вся деятельность какого-то одного индивида - даже при внешнем ее подобии какой-то другой - может иметь совершенно несопоставимое с нею внутреннее строение. Поэтому не только генетический код организма, не только обусловленная им анатомическая и психофизиологическая его определенность отличают людей, - нас отличает и глубинное строение этой нисходящей вплоть до внутриклеточного уровня - ритмики движения наших тканей, из которой в конечном счете и складываются все наши поступки.

Отсюда допустимо предположить, что индивидуальные отличия там, где людей разделяют большие пространства, резкие природно-климатические перепады, или этнические границы, должны быть значительно более заметными, чем те, которые складываются в пределах одних и тех же этнических групп, к тому же обитающих в сравнительно компактных регионах. Допустимо предположить, что этнос, разбросанный по большой территории, куда менее сплочен и организован, чем собранный воедино природными и социальными условиями своего бытия. И в истории народов не только та пассинарность этносов, о которой говорил Л.Н.Гумилев, но и эта их сплоченность зачастую играли решающую роль в их взаимоотношениях со своими соседями. Наверное, ничего удивительного в этом и нет: военный строй отличает от неорганизованной вооруженной толпы в первую очередь единая норма реакции на одни и те же посылы. Между тем именно единство реакции на одни и те же знаки и отличает один этнос от другого, поэтому согласованность такой реакции при прочих равных вполне способна дать решающий перевес.

Все это имеет самое непосредственное отношение к организации информационного обмена между нами. Мы видели, что даже не всегда запечатлевающиеся в нашем сознании элементы формообразующей ауры знака способны активизировать какие-то из постоянно пульсирующих на подпороговом уровне движения алгоритмы - и уже тем вызвать у активно воспринимающего ее человека соответствующие именно им представления. Но вот оказывается, что это справедливо только в очень ограниченных сообществах. Во всяком случае поначалу, на первых этапах становления и развития знаковых коммуникационных систем. Здесь уже говорилось (1; 8), что опознание любого предмета - а значит, и включение ориентированной именно на него деятельности - в конечном счете требует накопления какой-то критический массы вступающих в своеобразный резонанс микроэлементов нашей плоти. Никакая деятельность не в состоянии выплеснуться во внешнюю среду там, где не преодолевается соответствующий ей порог возбуждения. Но в сущности то же самое должно происходить и при нашем столкновении со знаком, ведь в конечном счете он всегда представляет собой какое-то материальное начало, а значит, его опознание может обеспечиваться действием тех же самых механизмов. Поэтому там, где условная площадь его распознавания не вполне достаточна, никакая дешифрация таимого им смысла решительно невозможна.

Таким образом, любой знак может опосредовать общение только там, где у субъектов информационного обмена вся сумма отличий внутренней архитектуры деятельности, ориентированной на обозначаемый им предмет, не переходит каких-то критических пределов. Если же эта сумма оказывается чрезмерно большой, количественные отличия обязаны перерастать в качественные и между ними должен вставать непреодолимый понятийный барьер даже там, где используются практически одни и те же знаки.

Кстати сказать, в этом выводе нет ничего удивительного. Больше того, он подтверждается буквально на каждом шагу: ребенок далеко не всегда понимает взрослого, очевидное женщине не всегда открыто мужчине, аксиоматичное для сапожника не доступно портному - и все это там, где используется один и тот же язык.

Словом, ключ ко взаимопониманию кроется не столько в знаковых системах, сколько в нас самих, в объеме и составе наших знаний, умений, нашего опыта жизненного, профессионального, эмоционального и т.п. Никакое развитие, никакое совершенствование знаковых систем само по себе не способно содействовать духовному обмену там, где существуют слишком большие отличия между людьми. Барьер между ними может быть преодолен только собственным творчеством вступающих в духовный контакт индивидов и ничем более. Там же, где встречное творчество развивается достаточно синхронно, взаимопонимание должно достигаться даже там, где вообще говорят на разных языках. В самом деле, примитивный язык жестов, мимики и какой-то минимальной интерлингвы зачастую позволяет добиться такой степени взаимопонимания, какое не всегда бывает и среди соплеменников, хорошо владеющим родным языком. Больше того, близкие люди способны порой понимать друг друга даже без всяких слов.