Культура повседневности: учебное пособие

В медицине слух дифференцируется по степени чувствительности, в музыкальном искусстве – по восприимчивости к тонам и тактам. Однако как наша способность к языку не исчерпывается соблюдением правил логики и грамматики, а предполагает чувствительность к тончайшим оттенкам смысла, так и ориентирование в звуках включает избирательность в подходе к песням и музыке. Ведь не всякая мелодия берет за живое. Кроме того, на одни мы реагируем грустью и даже слезами, на другие – весельем. Одни песни уводят нас внутрь самих себя, а другие рвут душу наружу и зовут к героическому подвигу.

Речь – это форма близкого, интимного взаимодействия. В ней задействована телесность. Наибольшее влияние она оказывает тогда, когда напоминает голос матери. Поэтому тональность – одно из важных качеств речи. В свое время глухонемым родителям слышащих детей советовали чаще включать телевизор, чтобы дети усвоили язык. Но этого оказывается недостаточно. Тональность материнского языка отличается от звуков телевизора. Речь родителей медленнее, в ней более утрирована высота тона, она более грамматически правильная. С. Пинкер считает, что последнее не стоит абсолютизировать. Грамматика материнской речи чересчур сложна. Он полагает, что роль материнского языка сродни вокализации у животных. «В материнском языке есть вполне понятная мелодика: подъем и спад интонации для одобрения, серия резких взрывных стаккато для запрещения, восходящий тон для привлечения внимания и плавное низкое мурлыкание легато для успокоения.»[78] Эти интонационные модели универсальны. Ребенок четко отличает мелодику речи от других звуков, например урчания желудка.

Мать и младенец долгое время не нуждаются в словах и общаются если уж не телепатически, то звуками, мимикой и жестами. Вместе с тем самые примитивные человеческие объединения предполагают вербальное общение. В общении взрослых обсуждаются более абстрактные материи, требующие для своего обозначения специальных терминов. Таким образом, в ходе развития культуры формируется понятийная речь, в которой уже не тональность, а содержание значения слов становится более важным.

Что такое язык? Является ли он средством обозначения или неким «каркасом» мира – иммунной системой, защищающей от воздействий окружающей среды? Язык – это не просто медиум, репрезентирующий успешные действия; он сам есть своеобразное ценнейшее достояние. По мере того как действия сопровождаются словами, по мере того как сами они становятся тем, что колет и ранит, огорчает и радует, происходит удаление от окружающей среды, ширится знаковая сфера человеческого существования.

Возможно, от вопроса о том, что первично: мысли или эмоции, следует отказаться, по крайней мере, когда речь заходит о происхождении языка. Тем не менее бесспорно, что первичный язык сформировался как язык мифов и сказаний, восхваляющий богов и героев. В этом можно видеть некие праформы философского и даже научного мировоззрения. Однако важнее заметить другое. Миф и сказание – это даже не рассказ и тем более не прототеория, а узнаваемая мелодия, объединяющая первобытный коллектив на основе того, что можно назвать материнским языком.

По-настоящему час языка пробил тогда, когда «запоздалый», с «задержанным развитием» человек накопил достаточный интеллектуальный потенциал, чтобы позаботиться о создании и сохранении культурной теплицы. Культура и традиции выступали гарантией существования избалованного животного, каким являлся человек, научившийся использовать свои руки для строительства и обороны своего жилища. Теперь эволюция пошла в направлении создания и сохранения более широкого культурного пространства.

М. Хайдеггер писал о языке, который есть дом бытия. «Язык есть дом бытия, живя в котором человек экзистирует, поскольку, оберегая истину бытия, принадлежит ей.»[79] Можно ли рассматривать М. Хайдеггера как неоязычника, восставшего против письменной культуры с позиции электронных медиумов? На самом деле он критиковал электронные коммуникации и ратовал за рукописное письмо и медленное чтение. Но при этом действительно стремился преодолеть установку восприятия мира как объекта.

Антропологические последствия письменности