Культура шрамов

После безуспешного вмешательства Кая Во в непрекращавшуюся битву моих родителей за здоровье психики сына они решили завинтить гайки и предприняли более жесткие меры. Они разлучили нас с Джози и велели проводить как можно меньше времени друг с другом; мою сестру они попытались ограничить мирком плакатов с изображениями поп-звезд, а меня записали в целых два молодежных клуба. Да, переполошились они не на шутку.

Обычно, впервые обнаружив в спальне сына, под матрасом, эротические журнальчики или картинки, родители испытывают тайную радость; вслух они распекают и стыдят его, а в глубине души гордятся тем, что их мальчик становится мужчиной; они терпят уколы приятной меланхолии, видя, как их отпрыск переходит от детства к зрелости… Но мои родители были лишь крайне озадачены тем, что обнаружили у меня. Под моим матрасом находились вовсе не «Хастлер»[6] или «Плейбой», а «От детства к отрочеству» К.-И. Сандстрома и «Нормальное детство» Ф.Баркера – научные труды, напичканные фотокопиями из «Введения в биологию» Маккина, рисунками женских и мужских половых органов, схемами и графиками, иллюстрирующими различные возрастные изменения, происходящие у подростков от начала полового созревания до наступления отрочества.

Они были озабочены тем, что я не трачу карманные деньги на конфеты и комиксы, не ухожу шляться с дружками по городской площади, чтобы раздобыть курево и спиртные напитки. Они были озабочены тем, что я запираюсь у себя в комнате в полном одиночестве или, того хуже, с Джози, девочкой в нежном возрасте, и читаю все эти ученые тексты.

Скажи, зачем тебе вообще понадобилось читать такие книги?

Они не понимали того, что я начал приводить в действие некий контрольный план, запустил неудержимо несущийся поезд, который уже никому не остановить. Я впервые испробовал, что такое наука, и остался доволен. В школе я вел наблюдение за десятью соучениками – пятью мальчиками и пятью девочками – и при каждом удобном случае тщательно отслеживал процесс их полового созревания. С мальчиками дело, разумеется, обстояло проще. На уроках физкультуры я украдкой присматривался к внешним изменениям, происходившим с пятерыми избранными мною объектами для наблюдения мужского пола. И за сравнительно короткий период я отметил, что у Джеймса (A1) выросли волосы под мышками, а спустя полгода после начала наблюдений его голос сделался скрипучим и грубым. Между тем Филип (A3) с начала наблюдений совсем мало изменился – он оставался по-прежнему маленьким, гладким, с тонким голоском и почти без признаков растительности на верхней губе. С девочками было сложнее – я же не мог зайти к ним в раздевалку, и накапливать данные приходилось, больше полагаясь на эмпирические догадки, чем на результаты близкого осмотра. Например, во время забегов или игры в волейбол я делал мысленные пометки, глядя на меняющиеся формы девичьих грудей или бедер; иногда же под тугими спортивными трусиками можно было различить очертания их лобковых треугольников. Мои взгляды перехватил один только учитель физкультуры.

Сэд, да ты прямо глаз с девчонок не сводишь.

После каждого сеанса наблюдений (а обычно в любой день хоть что-нибудь да приходилось отмечать) я возвращался домой и заносил результаты в таблицы – почти так, как это описано в книге Сандстрома, – в общие таблицы с указанием среднего возраста созревающих детей, куда вписывались мои собственные скромные примеры. Делал я и сопроводительные пометки – они оказывались бесценными позже, когда я пытался вспомнить точные обстоятельства, в которых проводились те или иные наблюдения. К тому же эти сопроводительные заметки, наряду с таблицами и схемами, помогали мне оценивать собственное продвижение по прямой полового созревания.

Увидев в душевой болтающиеся гениталии Ричарда (A4), я получил возможность сравнить и сопоставить их с собственными – и оценить то, что происходило со мной самим. Среди пятерых девочек, отобранных для наблюдений, у Джейн я замечал меньше всего признаков развития, а она казалась мне наиболее близкой по физическому типу к Джози: такая же маленькая, очень худенькая, со слабым намеком на груди и едва заметным выгибом в прямой линии бедер.

Все это чрезвычайно настораживало моих родителей. Может, они усматривали нечто большее в том, что большинство маститых лохов сочли бы просто очередной фазой развития – пусть немного необычной и, возможно, несколько аномальной в своих проявлениях, но все-таки не совсем уж необъяснимой – учитывая, что я был отпрыском двух медиков-профессионалов (мама работала больничным администратором). Полагаю, их тревожило вовсе не то, что я стану дрочить на какие-то холодные схемы роста лобковых волос или ломки голоса, а то, что подобное увлечение – первый и неотвратимый шаг на пути к карьере психолога (тогда как эта область не заслуживала в их глазах ни малейшего уважения).