Немного придя в себя, я счел это происшествие доказательством того, что метод ТПП может и должен приносить результаты, но также усвоил я и то, что результаты эти лучше всего изучать, самому находясь в безопасном отдалении. Питерсон пожурил меня, когда я рассказал ему об этом.
На этот раз. С Щелчком и Дичком. На этот раз.
Джози и слышать об этом не желала. Думаю, за много лет ей надоело, что ее запирают – неважно, в подвале родительского дома, где мы играли в прятки (и Джози неизменно проигрывала: ей приходилось демонстрировать стриптиз и подвергаться осмотру), или в заполненной клубами пара ванной того же дома, где плескалась вода, слышались сдавленные крики радостного любопытства, дверь была заперта, а ключ спрятан где-нибудь в углу ванной или в потаенной части моего тела.
В мрачные минуты, когда даже Джози не может до меня достучаться, когда даже ее прикосновения не в силах отогнать одолевающих меня демонов сомнения, мне думается, что я больше уже не получу средств на исследования, если выяснится, что я намереваюсь сделать. Но, как говорит Питерсон,
Но когда Джози барабанит в дверь моего кабинета, мне удается отвлечься. Я снова оказываюсь в ванной, где мы запирались, меньше всего думая о том, чтобы вымыться. Я хотел рассмотреть ее, а она – меня. Все было очень просто. Она знала, что я храню под матрасом у нее в комнате таблицу – ту самую таблицу, которую родители запретили мне продолжать. Хотя они не видели никакой нужды в том, чтобы следить за физическим развитием моих сверстников, я-то ее видел; и если они с ужасом слушали о родителях, прячущих скрипку от своего юного дарования, то им даже в голову не приходило, что они поступают так же, пряча от меня книжки по психологии. Джози же была моей сообщницей и первой ассистенткой, а ванная комната служила нам кабинетом.
Она стояла в ванной и ожидала указаний. Я велел ей поднять руки над головой и пристально всмотрелся в ее подмышечные впадины. Я разглядел фолликулы и тонкие, нежные волоски. Затем велел ей повернуться боком и принялся изучать ее набухшие грудки. Вокруг выпиравших маленьких сосков клубился пар. Я попросил ее встать, раздвинув ноги пошире, и заметил, как выросла и изменилась растительность на лобке, а за розовыми губами разглядел причудливой формы клитор. Она смеялась надо мной, глядя, как я записываю результаты в тетрадь, борясь с влажностью, которая грозила превратить в пятна мои поспешные рисунки, мои наскоро записанные слова. А потом мы менялись местами.
Она становилась на коврик перед ванной, а я раздевался и залезал в ванну. Я чувствовал на себе ее взгляд, и, пока она записывала дату, время и объект наблюдения (я убедил ее в том, что это необходимо делать всякий раз, иначе результаты не будут иметь никакой научной ценности), мой член подпрыгнул, готовясь восстать. Она хихикала, а я велел ей записать то, что она видела, и отметить угол и длину.
– Откуда я знаю, какой тут угол?
– Я захватил транспортир, он лежит на коврике.
– А что такое транспортир? – переспросила она.
Я ужаснулся ее невежеству, ее полному незнакомству с научными приборами.