Культура времен Апокалипсиса

Вот на экране появляется изображение маленького мальчика. Не старше семи лет, с прелестными белокурыми локонами. Назовем его «Томми». Он не может видеть себя на этом экране, это можете только Вы. Все, что он может видеть, — это снимающую его видеокамеру. Его голова повернута, и он с ужасом смотрит прямо в объектив камеры. Все маленькое тело Томми, лежащее животом вниз на кремовом диване, предельно напряжено. Его футболка задрана к шее, штаны скомканы у лодыжек. Маленькие ручки крепко прижаты к диванной подушке. Он пытается оттолкнуться от нее. На ребенке лежит рука взрослого. Она гладит верхнюю часть его бедра. Другая ведет набухший член от предплечья Томми до его анального отверстия. Похожая на луковицу головка члена решительно проникает между нежными ягодицами. Резкий толчок вглубь. Проходит глубже. Мужчина, назовем его «Папочка», тоже смотрит в камеру. Решительно. В отличие от Томми, он знает, что Вы находитесь где-то за пределами камеры. Он знает, чего Вы хотите и воплощает Ваши непристойные фантазии. Фантазии о могуществе. О жестоком обращении. О развратной невинности. Разумеется, что подобные фантазии отвратительный разум придумывает для другого, не менее отвратительного разума. И до тех пор, пока этот разум продолжает оставаться сексуальной угрозой, у общества будет дьявол, которого оно вполне заслуживает.

Из журнала International Gymnast, январь 1998 года

Питер Сотос ПРАЙМ-ТАЙМ

Длинный жирный указательный палец и согнутый большой палец оттягивают губы крошечной лишенной растительности вагины, открывая ее, чтобы оценить, насколько она может растянуться и как это будет выглядеть. Пальцы пробираются в тугую плоть настолько, насколько она позволяет. Во влагалище сухо. Ни снаружи, ни внутри нет следов спермы, как нет и естественной смазки, поскольку дитя явно было очень далеко до полового созревания. В таком положении и исследуются повреждения, нанесенные детскому органу. В таком положении ищут недавние внутренние царапины, или отметины злобных укусов, или бледно-красные следы, оставленные слишком большим членом взрослого мужчины, или пальцем, или деревянным инструментом, или обычным пластиковым дилдо, засунутым слишком глубоко, слишком быстро, слишком внезапно, слишком беззаботно в крошечное пространство за едва сформировавшейся, едва сложившейся, туго зажатой щелкой.

Пальцы раскроют влагалище малышки, чтобы можно было определить, что туда легко проходит, а что нет, и строить догадки о том, какие повреждения были бы нанесены в случае того или иного предмета, какой след он бы оставил. Чтобы можно было предугадать гнев общественности, а также арест и пожизненный приговор, который получит убивший и изнасиловавший ребенка. И подумать о том, стоит ли она того. Малюсенькая пизда, прилагающаяся к малюсенькому ротику, и плоской плоти, растянутой на хрупких косточках, и румянцу, и играм, и слезам, и глазкам.

ОНО никогда не было невинным. Если только невинность не обозначает тупость. ОНО едва ли было человеком. Слишком мало лет. И нет никакой необходимости вкручивать своего поросенка во что-то нереальное: внутри той гибельно спланированной дырочки можно найти все те мелочи, что вырастут и обратятся в чудесные возможности женственности, и материнства, и великих свершений, и сестринского чувства. Все это уже там. ОНО было раскрашено правилами и руководствами своих отсутствующих родителей и превращалось в них со скоростью растущей раковой опухоли.

Не имеет никакого значения, какими они были родителями. Теми ли, что не окружали дитя достаточным количеством тепла, теми ли, что не заботились о том, закрыты ли двери дома на ночь. Или же теми, кто готовы продать все, до чего только дотягиваются руки, чтобы получить сию минуту деньги и прикупить немного крэка, героина или газировки с чипсами.

Влагалище так мало. И все еще так охуительно зажато, что зачаточная матка в глубине — лишь маленькая деталь правды о чьей-то жестокости. Тело не завершено. Природа приостановлена. Изменения только начинались, и плоть скорее готова продемонстрировать нанесенный ей ущерб, чем свои перспективы.