В отличие от этого фильма большинство объяснений, посвященных телесной панике, начиная с рассказов о похищении инопланетянами и заканчивая культурологическими исследованиями нарушения питания, настаивает либо на строго буквальной, либо на метафорической трактовке. Как мы отмечали во Введении, в своих «Историях» Элен Шоуолтер утверждает, что ярко выраженные физиологические симптомы спорных заболеваний наподобие синдрома войны в Заливе, по сути, являются метафорами психических проблем. В каждом случае она настаивает на том, что аллергические реакции — э го истерические симптомы нарушения психики (в случае с синдромом войны в Заливе причиной служит травма, нанесенная войной, грязная реальность которой была далека от созданного массмедиа чистого образа хирургически точных военных действий). Шоуолтер доказывает, что популярные конспиративистские объяснения этого синдрома (солдаты случайно или целенаправленно подверглись воздействию пестицидов или лекарственных смесей, подавляющих действие нервно-паралитического газа, подробности чего правительство теперь замалчивает) только мешают пострадавшим встретиться с настоящим источником их проблем, а именно с их нарушенной психикой. Хотя Шоуолтер спешит заметить, что страдания этих людей очень реальны, пусть даже они и носят психологический характер, подобно предводителю культа в Ренвуде, она советует жертвам взять на себя ответственность за свою болезнь (хотя, очевидно, не за ее причины) и перестать винить внешние факторы во внутренних проблемах. Но будет логичней признать, что и конспирологические теории, и физические симптомы — это метафорическое выражение (хотя не обязательно результат) неприемлемых сторон скорее социальной, чем личной жизни, однако они исключительно реальны. На самом деле вместо того, чтобы фазу отмахиваться от конспирологаческих теорий и телесной паники как истерических проявлений неустойчивой психики, важно найти способ понять симптомы и рассуждения о заговоре одновременно и буквально, и метафорически с той же герменевтической неопределенностью, как в фильме «Безопасность». Урок, который следует из обновленной иммунологии и фильма Хейнса, заключается в том, что больше невозможно и даже нежелательно проводить резкую моральную или научную границу между внутренним и внешним, психологическим и физиологическим, личным и окружающим, буквальным и метафорическим. Как пишет Гай Нейсмит, проницательно рассуждая о фильме «Безопасность»: «Аллергию Кэрол можно счигать симптомом и истерии, и заболевания, появляющегося под воздействием окружающей средой, если только мы считаем истерию формой заболевания, появляющегося под воздействием окружающей средой, а не считаем заболевание, вызванное окружающей средой, формой истерии».[418]
Как и «Секретные материалы», «Безопасность» противопоставляет одну объяснительную конструкцию другой, неизменно оставляя открытой возможность, что кажущиеся окончательными объяснения можно изменить. Хотя многие конспирологические сценарии на тему, к примеру, синдрома войны в Заливе или множественной химической чувствительности, несомненно, ошибочны в том виде, в каком они существуют, учитывая их герменевтическое колебание между буквальным и метафорическим, а также между психологическим и физиологическим, их нельзя отбрасывать как упрощение сложных проблем. По крайней мере, они всерьез относятся к представлению о том, что иммунологическое тело безнадежно опутано своей социальной и физической окружающей средой, поэтому абсолютной защиты больше не существует.Итак, можно утверждать, что невозможность полностью уберечься от заражения уже не обязательно служит признаком параноидально-бредового мышления, даже если в отдельных случаях некоторые обвинения и не выдерживают критики. С распространением биологических, ядерных и химических источников опасности, образующих связанную с риском глобализованную экономику, уже никто не может быть уверенным в том, что в какой-то момент находится в полной безопасности. В последнее время все более актуальной становится теория о роли риска и безопасности в современном западном обществе. В своей новаторской работе Ульрих Бек пишет о том, что понятие риска становится центральным для работ, посвященных транснациональному капитализму, при этом свобода от риска (например, в виде вредного воздействия окружающей среды) заменяет традиционные формы классовых различий, основанные на богатстве.[419]
Растущая зависимость постфордистских экономик от стратегии оценки риска подтверждает, что осознание и молчаливое признание постоянно присутствующих, но статистически незначительных угроз становится нормой. И действительно, можно даже говорить о том, что риск — это просто измеренная и ставшая привычной паранойя, которой не больше, чем при определении угрозы, связанной с уязвимостью телом.