Культура заговора : От убийства Кеннеди до «секретных материалов»

Придаточные предложения в «Вайнленде» нарастают, как снежный ком, вторгаясь в поток главного предложения; фирменные названия и отсылки к поп-культуре скапливаются в скучные до оскомины нагромождения, которые еще нужно доводить до ума, а фразовые глаголы отделены от своих предлогов и вызывают ощущение разрядки, когда наконец появляется предлог. Короче говоря, стремление к разоблачению, наблюдаемое в предыдущих романах Пинчона, в «Вайнленде» сменяется нескончаемым загромождением текста.

Запутанность повествования имеет смысл как структурирующий принцип «Вайнленда», ибо удерживать манихейское противопоставление «Их — Нам», образующее структуру традиционного конспирологического мышления, уже невозможно. Перспектива того, что Мы в рамках контркультуры в конце концов можем начать работать на Них, поднималась в финале «Радуги тяготения», однако в «Вайнленде» предательство становится ключевой темой.[144] Параноидальные границы между Ними и Нами размываются, возникают вновь и снова стираются на фоне политического компромисса и предательства на протяжении трех поколений. Наряду с главными историями о вступлении Френеси и остальных в сеть стукачей, что знаменует собой гибель параноидальных представлений о противостоянии контркультуры правительству, в «Вайнленде» прослеживается несколько повествовательных параллелей и отголосков, усиливающих этот момент, но не связывающих отдельные истории в единый конспирологический сюжет. Поэтому многие мужские персонажи, фигурирующие в романе (Зойд, Гектор, Брок, Такеши, Вид Атман, Хаб Гейтс), отделены от своих вдов/любовниц независимо от того, какую сторону они занимают. Под политической фабулой образуется объединенное символическими связями пространство семейной жизни: супружеские и дружеские узы и даже давняя вражда тесно переплетаются, связывая героев обязательствами и сопричастностью. В этом же ряду стоит Брок Бонд: он не только является воплощением разрушающейся системы наблюдения, созданной Ими, но и сам находится под надзором своих начальников. Ирония судьбы в том, что именно участие Бонда в экономике паранойи способствует обесцениванию ее политической валюты. На политическом ландшафте «Вайнленда» рождается множество неправдоподобных альянсов и временных сближений, работающих против системы прозрачных ориентиров, которым хранило верность параноидальное поколение шестидесятых. Таким образом, простая контркультурная форма паранойи, изменившая язык борьбы с заговорами и приспособившая его к своим нуждам, переросла саму себя в мире, где противоборствующие стороны неразрывно переплелись.

Не такой уж секрет

В «Вайнленде», отмеченном ощущением запоздалости, видно, что время параноидальных озарений прошло, тогда как, например, роман «Выкрикивается лот 49» оставляет читателей в неизвестности, когда Эдипа (а вместе с ней, быть может, и все поколение шестидесятых) ждет в зале для аукционов грандиозного и конспирологического разоблачения, которое радикальным образом изменит привычную жизнь американских обывателей. Ко времени «Вайнленда» конец шестидесятых и какой бы то ни было «трансцендентный смысл» (CL, 125), принесенный ими, уже давно исчерпали себя. Чего бы ни ожидала Эдипа, это уже произошло. Начинаясь со слова «позже», «Вайнленд» во всех смыслах отталкивается от этого «позже»: уже после того, как аукционист выкрикнет лот 49, после ядерного апокалипсиса, нависшего над финалом «Радуги тяготения». К тому же сам роман опубликован почти через пять лет после того года, в котором происходит его действие, и даже после апокалиптического 1984 года и страхов перед планом «Рекс 84», якобы разработанным Федеральным агентством по чрезвычайным ситуациям (FEMA) и предписывающим согнать всех диссидентов в концентрационные лагеря после введения военного положения.

Сравнивая первые абзацы «Лота 49» и «Вайнленда», мы можем получить наглядное представление о том, как перспектива паранойи парадоксальным образом устаревает и становится привычной. Первый из них начинается следующим образом: