Культурная практика приказа

В ответ на вопрос, зачем прагматичному военному управлению нужна метафизическая перспектива, напомним, что философия позволяет повысить уровень сложности и варьировать глубину проработки вопросов, задать сам язык и категориальный аппарат. Само же вопрошание «зачем философия», уже является свидетельством кризиса: установившегося догматизма и застоя мысли, идеологичности и шаблонности, бюрократизма и «немогузнайства», непререкаемости авторитетов и диктата посредственности, опасающейся мыслить критически. Философия всегда была нужна, чтобы спастись: остаться человеком – мыслящим, добрым, творящим, удивляющимся и восхищенным. Конечно, философия, которая всегда на острие актуальных смыслов и тенденций в культуре и обществе, оказывает нам поддержку и в понимании новой политической реальности, вызванной собственными политиками медиа. Осознание специфичеких черт медиарациональности необходимо, чтобы скорректировать методологию военных наук. Философская рефлексия способствует постижению сущности современной войны (заметим, что существующее отставание в гуманитарной сфере в целом – источник катастроф, поскольку гуманитарное знание дает основу развития личности, а в медиамире личностная свобода принципиально необходима, прежде всего, чтобы не подражать своим технологиям – искусственному интеллекту и созданной им среде обитания). Соответственно, еще одна традиционная (со времен сократовского «познай самого себя») задача философии – заложить основу самосознания (ведь чтобы принять суверенное решение нужно крепко стоять на своих ногах). Концепты современной экзистенциальной философии, как и традиционно практикуемые философами стоицизм и эпохэ (воздержние от суждений), оказывают поддержку осознанному противостоянию страху, боли, смерти, а также всей рутинной повседневности, перемалывающей в песок возвышенные намерения. Подчеркнем еще первостепенно важный для командиров вопрос, пользуясь клише советстких учебников «основной вопрос философии», – это проблема времени: исторического/мифического и хронологического времени, личного экзистенциального времени или всегда дефицитного времени на решение, сосредоточенного в отчаянное мгновение интенсивности смыслов. В вопрос о времени для командира погружены и вопросы о бытии, о мышлении, о первичности-вторичности, о справедливости или красоте. И в этом собственно особенность военного искусства и боевого творчества, выводящая на уровень метафизизики.

Философ занимается рефлексией: оборачиванием на целостный контекст и схватываением своего предмета в нем. Для рефлексии необходимо знание деталей, чтобы в повседневном и текущем увидеть вечное и вневременное. Экзистенциально-антропологический вектор, заявленный в исследовании, направлен в сторону человека-командира, а культурологический анализ предполагает выявление исторического и культурного своеобразия уникальных способов его ответа на вызовы. Лично, как исследователю, мне были интересны такие вопросы (и ответы на них оставлены в монографии, хотя подчас мои оценки весьма субъективны): в чем отличие и в чем общность фигур философа и командира, в чем сближается ответственность за социальное поле философа и командира, как проявляется эта общность черт в новой ситуации медиасреды (воинственной по своей сути).

В соответствии с моделью сетецентрической войны военное управление может быть распределено между тремя фигурами: технократ vs медиакрат vs командир, – где первенство и ответственность (единоначалие) остается за командиром. Именно командир наделен сакральной властью, судьбоносной призванностью, экзистенциальной ответственностью и боевым творчеством. В ходе исследования, в том числе на основе анализа текстов выдающихся военных теоретиков и флотоводцев, удалось определить, что выделяет и определяет эту фигуру, в том числе в сравнении с художником и философом. Другой вопрос – и он всегда важен для философа, – чем и как определяется сознание и самосознание командира, в чем состоит (и нужна ли ему) духовная мощь, и, наконец, как инициируется в нем боевое творчество. Здесь обнаружилось, что имманентное экзистенциальное противоречие является необходимым условием и творчества командира, и его мышления, и его поступков. Наконец, мне был интересен феномен самопожертвования командира: его предельной самоотдачи как оборотной стороны абсолютной (единоначальной) ответственности. Метафора «пустоты в центре мира», на мой взгляд, обладает описательным потенциалом в этом вопросе. И здесь же встают вопросы самочинного произвола в отношении подчиненных и удержания меры, ради сохранении справедливости («Выпей море, Ксанф!»). Описательной моделью в отношении командира как гаранта справедливости для его экипажа обладает метафора «весов»: он на одной чаше, а на другой – вверенные ему люди.