Культурные индустрии

Контексты для изменений и преемственности в культурных индустриях в 1945–1990 годах

Далее я постараюсь дать объяснение, соединяющее в себе анализ экономических, технологических и культурных процессов с другими важными областями, включая политику, юридический и регулирующий аппараты и внутреннюю динамику организаций в сфере культурных индустрий. Когда я начал обдумывать вопросы детерминизма и изменения в культурных индустриях, я решил, что в качестве вступления к моей оценке изменений и преемственности смогу сделать обзор политэкономических работ для того, чтобы дать краткое и последовательное историческое описание. Даже Николас Гарнэм и Грэхэм Мердок, в работах которых рассыпаны ценные крупицы объяснений, не дали систематического общего обзора отношений между экономикой и изменениями в культуре через историческое изучение культурных индустрий. В этой главе делается несколько шагов по направлению к общему обзору путем обращения к широкой литературе по социальной теории, политике и экономике.

ТАБЛИЦА III.1. Сравнение послевоенного бума и Долгого спада (средние годовые темпы изменений, за исключением темпов роста чистой прибыли и безработицы, которые являются средними, %)

Социальная теория и социальные науки долго не обращали внимания на культурные индустрии. В некоторых крупных работах были предприняты попытки их рассмотрения, но почти всегда крайне ограниченным образом. «Состояние постмодерна» Дэвида Харви [Harvey, 1989, р. 284–307], например, придает большое значение культурным индустриям с точки зрения управления знаковыми системами и контроля за ними в эпоху нового культурного непостоянства и непредсказуемости. Харви, однако, не уделяет внимания отличительным организационным формам (за исключением короткого упоминания на с. 394) или конфликтам и противоречиям внутри культурного производства. В «Подъеме сетевого общества» Мануэля Кастельса [Castells, 1996] глава о медиа самая слабая из всех в его замечательной трилогии «Информационный век» (первой частью которой является «Подъем сетевого общества»). Кастельс использует футурологию и упрощенное описание предшествующей эры в развитии медиа [Ibid., р. 327–375] (см. мои замечания в главах VII и VIII). Ярким исключением из этого ряда работ по социальной теории, пренебрегающих культурными индустриями, является книга Скотта Лэша и Джона Урри «Экономика знаков и пространства» [Lash, Urry, 1994]. В ней культурным индустриям посвящена целая глава, и они сообщают много интересного об отношениях между культурными индустриями и широкими экономическими и социальными изменениями.

С чего начать? По моему мнению, самой перспективной исходной точкой для понимания изменений в культурных индустриях может быть ДОЛГИЙ СПАД, затронувший большую часть мира с конца 1960-х годов. Есть множество описаний (в особенности, с учетом моих целей: [Castells, 1989; Harvey, 1989]), которые показали, как корпорации и правительства отвечали на экономический кризис, пытаясь при помощи ряда мер решить проблему. Если я начинаю изложение с экономического события, не виновен ли я в экономическом редукционизме? Нет, потому что выражение «исходная точка» я использую здесь очень аккуратно. Этот экономический кризис и сам был частично вызван социальными, культурными, организационными и технологическими факторами. У цепочки причин и следствий нет единой точки отсчета. Долгий спад послужил катализатором, ускорившим и консолидировавшим уже идущие процессы. Таким образом, хотя это изложение начинается с политэкономии, в нем признается тот факт, что эти политэкономические события переплетены с большим числом процессов.

Политэкономические изменения: долгий спад