Культурные истоки французской революции

Ослабление роли двора (как местопребывания власти, которое у всех на виду, как сцены, где разворачиваются публичные церемонии, как эталона вкуса) могло бы, таким образом, сделать невозможным всякое сравнение с ситуацией в Англии, где идеология «Страны» противостоит авторитетной культурно-политической модели. Однако, даже будучи лишен части своих прежних атрибутов, французский двор продолжает притягивать всеобщее внимание — и вызывать всеобщее осуждение. Рукописные газеты и печатные памфлеты наперебой обличают пороки и расточительность двора. Среди запрещенных книг, которые чаще всего покупают в 1782—1784 годах у Брюзара де Мовлена в Труа, мы встречаем четыре произведения, резко критикующие двор: «Пышные празднества Людовика XV» Бюффонидора (Виллефранш, 1782), которое Мовлен часто (11 раз) и помногу (общим числом 84 экземпляра) заказывает в Невшательском типографском обществе, «Ограбленный шпион» Бодуэна де Гемадека (Лондон, 1782), заказанный 10 раз общим числом 37 экземпляров, «Частная жизнь, или Апология герцога Шартрского» Тевено де Моранда (Лондон, 1784), заказанная 5 раз общим числом 7 экземпляров, и «Частная жизнь Людовика XV» Муфля д’Анжервиля (Лондон, 1781), заказанная всего 3 раза, но зато в количестве 8 экземпляров{295}. Написанные прекрасно владеющими пером памфлетистами, пользующиеся огромным спросом во всем королевстве, эти памфлеты, под видом обличения покойного короля Людовика XV, умершего в 1774 году, и его фаворитки госпожи Дюбарри, клеймят позором современный двор, где процветают такие же пороки и творятся такие же гнусности, что прекрасно видно из дошедших до нас анекдотов о влиятельных сановниках. Во всех этих текстах явно или подспудно присутствуют мотивы развращенности государя и придворных, вырождения монархии в восточный деспотизм, растраты государственной казны, бедствий народа. Приведем в качестве примера отрывок из «Пышных празднеств Людовика XV»: «Людовик XV нимало не переменился, то есть он по-прежнему повесничал и творил беспутства. Несмотря на нищету народа и неурожаи, любовница короля тратила все больше и больше денег, ни в чем не зная удержу, и за несколько лет разорила бы королевство дотла, если бы смерть Султана не положила этому конец»{296}.

В 1780-е годы финансовые и политические скандалы придают актуальность обличительным произведениям, направленным против покойного короля. В феврале 1781 года публикация «Королевского отчета» Неккера, где приведен поименный список получателей королевских пенсионов и денежных наград, вызывает ярость читателей и дает пищу полемическим выпадам против двора. Этот текст — настоящий бестселлер: напечатанный в Королевской типографии, он выдерживает 17 изданий (в том числе издания Невшательского типографского общества), на него публикуют 29 рецензий и критических отзывов в периодических изданиях того времени. «Газета газет», издаваемая Типографским обществом Буйона, считает, что «Отчет» был напечатан тиражом в 40000 экземпляров, но вероятно, это лишь промежуточная цифра, такой тираж не может удовлетворить огромный спрос{297}. В 1785—1786 годах банкир Клавьер нанимает группу памфлетистов, которая, скрываясь за авторитетной подписью графа де Мирабо (кроме него в эту группу входят Бриссо, Дюпон де Немур и Горса), резко критикует биржевые спекуляции двора с целью свергнуть генерального контролера финансов Калонна. В ту пору установилась тесная связь между защитой частных интересов — в данном случае интересов женевского банкира, который играет на понижение курса акций, — и радикальной критикой правительства и двора во главе с Калонном, которых по всем правилам руссоистской и морализаторской риторики обвиняют в том, что они играют на повышение и тем самым делают акции недоступными для публики. Таким образом, благодаря памфлетам, соперничество на Бирже оказывает непосредственное влияние на политику и дискредитирует Калонна: памфлеты обличают его как биржевого игрока, который, делая вид, будто занимается реформой государственной финансовой системы, на самом деле заботится прежде всего о собственном обогащении (что, впрочем, недалеко от истины){298}. Наконец в те же два года история с ожерельем[23] окончательно компрометирует королеву, а с ней и двор{299}. Во Франции XVIII века, как и в Англии XVII века, «Страна», воодушевленная памфлетистами, решительно восстает против «Двора», ибо и та сторона жизни двора, которая находится на виду, и те стороны его жизни, которые известны по слухам, вызывают ненависть.

Столица и провинции .