Культурный идеал и племенная политика

Неодобрительна и даже непонятна только та ложка критического дегтя, которая, по поводу моей брошюры, испортила всю бочку Вашего философского меда.

Неглубоко же будет это бедное сознание наше, если оно не в силах будет в национальных делах различить племенные увлечения и сочувствия – от идеалов культурных, космополитические плоды от национальных намерений.

Положим, что главная опасность эта уже миновала.

Все то, что я выражаю давным-давно с достаточной, смею сказать, ясностью, теперь мало-помалу входит в сознание многих; входит еще смутно, положим, но это не беда…

Русская жизнь издавна привычна идти ощупью, и полусознательные, даже бессознательные действия и явления этой жизни были очень долго гораздо выше их литературных выражений.

Мы вообще действуем лучше, чем мыслим; а мыслим нередко все-таки много смелее и яснее, чем пишем.

Положим – это так.

Но на все свое время. В старину наша почва национальная была так густа и неподатлива в своих особенностях, что самые крайние западные и космополитические увлечения мысли нашей встречали бездну препятствий, в этой почве веками устоявшихся в глубокой обособленности своей. И не только мысль эта встречала препятствия в этой почве, но она и сама обвеивалась, так сказать, ее оригинальными испарениями.

Теперь не то. Теперь извозчик и овощной торговец читают газеты; купеческих приказчиков зачем-то пускают на всемирные выставки; смоленские мужики ездят лечиться к Пастеру. возвращаются домой в парижских цилиндрах и хвалят донельзя порядки республиканской Франции (где их ласкали из политических соображений еще вчерашние злейшие наши враги!).

Теперь, конечно, нужна сильная реакция против европеизма в наших высших умственных сферах; необходима полная ясность и независимость национального сознания, чтобы знать твердо, где Европа (увы!) неизбежна и где можно и должно ее отвергнуть без ущерба нашему развитию и нашей практической силе.

И потому-то именно и не похвально одному из ученых провозвестителей этого сознания не различать двух таких противоположных вещей, как защита национального идеала и нападение на него!

Не моей брошюры тут жалко (она еще не раз вспомнится!); жалко этого пятна на Вашей статье, во всех других отношениях весьма полезной и своевременной.

* * *

Итак, если идеал наш не простой либерально-политический панславизм – наподобие Италии и Германии; не одно создание и сохранение сильного европейского государства из национальных славянских племен, то чем же он может быть?

Тут, по-моему, могут существовать только три одинаково грандиозных, но не одинаково привлекательных представления; три идеала.

Идеал Вл. Соловьева, т. е. соединение Церквей, римский первосвященник – русский царь в высшей степени гуманно и свободно устроят общества, – и Царство Божие на земле (Богом, впрочем, никогда не обещанного).

Или – идеал Данилевского: полная, высшая, небывалая до сих пор – четырехосновная, самобытная славянская культура (разумеется, при сильном государстве). Культура эта, в свою очередь, через несколько веков цветения падет; государство разрушится; но очень <…>

И третий идеал – нигилистический и вдобавок самый крайний – с русским «ничего»!

Все остальное помещается между этими тремя путями; все остальное так или иначе близится к одному из них.

Что наши западники-либералы (сочувствующие «Вестнику Европы», «Русским ведомостям» и т. п.) – такие же нигилисты, только «берегущие свою шкуру», – это уж до того всем (не-нигилистам) известно, что в наше «доброе новое время» никто уж и доносом ложным этих слов не сочтет. Если они наивны и сами этого не понимают, то это делает честь их сердцу, но до того уж унижает их ум, что и верить их добросердечию что-то не хочется.

Я был, как Вам известно, издавна пламенным приверженцем второго идеала и остаюсь им, как видите.

Я допускаю значительную пользу от сочинений Вл. Соловьева, в их более общих сторонах, не рационалистических, но никак не могу из этих общих основ его попасть в Рим, как он попадает.

Вольно же ему из «Критики отвлеченных начал», из «Религиозных основ» и даже из его истинно поразительной теории «Догматического развития Церкви» выводить необходимость подчинения Риму! Если уж развитие Церкви должно продолжиться (допустим и это), из этого никак не следует, что это развитие должно непременно выразиться в принятии filioque^{22}, папской непогрешимости и т. д. Слишком много существует данных для того, чтобы нам надеяться на вовсе иной путь подобного дальнейшего развития. И Вы, между прочим, очень хорошо сделали, что в статье Вашей указали и на земные цели его проповеди^{23}, цели и настоящим христианством не указанные, и с рациональной точки зрения несбыточные (ибо Гартман, которого Вы мало уважаете, все-таки прав – «страдание в нас самих»).