Культурный переворот в Древней Греции VIII—V вв. до н.э.

Победитель получал право воздвигнуть монумент в честь своей победы как на месте, где она одержана, так и у себя на родине.[523] В то время как статую на месте победы воздвигал, как правило, сам победитель, статуя на родине, видимо, часто воздвигалась за счет полиса (см., напр.: Paus. VI, 13, 2), в особенности в более позднюю эпоху, когда победителями стали чаще оказываться недостаточно состоятельные люди (ср. гл. II, § 2).[524] Существует античная традиция, согласно которой первыми греческими статуями с чертами портретного сходства были изображения победителей, выставленные в Олимпии уже в 558 г. до н. э.[525] После 80-й Олимпиады Дельфийский оракул велел жителям Ахайи воздвигнуть статую их соотечественника, олимпийского победителя (Paus. VI, 3, 4). Иногда устанавливались и статуи тренеров — наставников победителей (Paus. VI, 3, 3), либо имя тренера упоминалось на статуе победителя (Paus. VI, 2, 4).[526]

Беотийский город Феспии почтил надгробной надписью воинов, павших в сражении (по-видимому, при Делии в 424 г. до н. э.). В надписи, по беотийскому обычаю, приводятся только имена погибших, и лишь к имени Πολύνικος прибавлено Όλυμπιο[ν'ικα] «олимпийский победитель» (IG VII, 1888). Стратону, победившему в Олимпии в один день в борьбе и в панкратий, его родной город Эгион выстроил специальный портик для упражнений (Paus. VII, 23, 5). В спартанском войске олимпийские победители удостаивались чести сражаться рядом с царем и защищать его от неприятеля (Plut. Lyc. XXII, 4 sqq.; Quaest, conv. II, 5). Привилегией победителей общегреческих игр в ряде городов была проедрия — право сидеть в первом ряду во время различных зрелищ (Xenoph. fr. 2, 7 G.-P).

Афиняне — победители на общегреческих играх получали право питаться в Пританее наряду с потомками тираноубийц Аристогитона и Гармодия и другими почитаемыми лицами (IG I2, 77, 11-17; PI. Ар. 36 b; [Andoc] Adv. Alc. 31).[527] Среди законодательных мероприятий Солона были установления относительно денежных наград победителям общегреческих состязаний. Античная традиция здесь противоречива: по одной версии, Солон уменьшил государственные награды победителям, доведя их до 500 драхм для олимпионика и 100 драхм для истмионика и соответственных сумм для победителей на других играх (D. L. I, 55-56); по другой версии, он назначил олимпийским победителям награды в 500 драхм и 100 драхм истмионикам (Plut. Sol. 23, З).[528]

Вариант Диогена Лаэртского производит впечатление конструкции в духе общего представления о том, что в древнейшие времена, как и у Гомера, победа приносила материальные выгоды, так что версия, передаваемая Плутархом, имеет больше шансов быть исторически достоверной. Важно, однако, подчеркнуть, что даже сумма в 500 драхм не могла идти в сравнение с расходами и потерями, связанными с успешным выступлением на играх, и имела поэтому прежде всего символическое значение.[529]

Совсем иное значение[530] имеет недавно найденная надпись VI в., указывающая на то, что Сибарис выплачивал олимпийским победителям значительную сумму, десятой части которой хватило на оплату статуи победителя в человеческий рост.[531] Не ограничиваясь такого рода мерами, граждане Сибариса устроили агон с ценными призами одновременно с Олимпийскими играми, вступив таким образом в конкуренцию с ними, что вызвало всеобщее возмущение в греческом мире (Her. Pont, fr. 49 Wehrli). Факты эти хорошо согласуются с тем, что сообщают источники о нравственном упадке этой общины и, представляя собой особый случай, лишь подчеркивают ориентацию греческой агонистики в целом на престиж, а не на непосредственные выгоды.

Слава, связанная с победой на играх, в особенности Олимпийских, рассматривалась как наивысшее счастье, доступное человеку (Pind. Pyth. X, 41 sq.; Ael. НА 16; X, 41 sq.) и даже приближающее его к богам (Luc. Anach. 10; Hor. Carm. I, 1, 5-6). Олимпийскому победителю Диагору, находившемуся в числе зрителей в Олимпии, когда одержали победу его сыновья и внуки, один спартанец сказал: «Умри, ибо на Олимп ты не взойдешь!» (т. е. «ты достиг предела возможного»).[532] Неправдоподобная, но характерная для отношения греков к агонистике традиция утверждает, что знаменитый спартанский эфор Хилон, один из семи мудрецов, умер от радости, когда его сын победил на Олимпийских играх (D. L. I, 73).[533] Слава знаменитейшего из греческих атлетов Милона из Кротона, о силе которого сложились многочисленные легенды,[534] дошла даже до персидского царя Дария I (Hdt. III, 137). Атлета Полидаманта из Скотуссы (Фессалия) персидский царь держал при дворе (Schol. PI. Res. 338 с).