Культурный переворот в Древней Греции VIII—V вв. до н.э.

Еще интереснее для нас то, как критикует неумеренные почести, оказываемые атлетам, Ксенофан из Колофона — одна из самых ярких фигур, выдвинутых культурным переворотом. По его мнению, мудрость, и в частности его мудрость (fr. 2, 12 G.-R), выше, чем «сила мужей или лошадей», и заслуживает большего признания. Мотивирует Ксенофан свое утверждение так же, как и Тиртей свое, неотразимо, если подходить с точки зрения утилитарной: благая мудрость (αγαθή σοφίη, ст. 14), разумеется, скорее может способствовать тому, чтобы город пребывал в благозаконии (εύνομίη, ст. 19).[577] Однако, забегая немного вперед, отметим, что фрагменты Ксенофана недвусмысленно указывают на то, что в действительности мудрость (σοφίη) представлялась ему не только средством для достижения благополучия, но и самостоятельной ценностью.

Далее, в нашем распоряжении имеется довольно много разрозненных данных об отрицательном отношении к атлетике.[578] Их не всегда легко датировать и еще труднее выявить подлинные причины, стоящие за повторяющимися мотивами выражаемого неудовольствия. Ясно только, что энтузиазм по отношению к атлетике, о котором мы писали выше, никогда не был всеобщим. Так, традиция, переданная Диогеном Лаэртский, приписывает тому самому Солону, который в «Анахарсисе» Лукиана выступает в качестве защитника греческой агонистики, уменьшение денежной награды афинянам — победителям на общегреческих играх, с той мотивировкой, что деньги нужны на воспитание детей граждан, погибших на войне (D. L. I, 55-56).

Жители Камарины были раздражены роскошью и тратами, которые позволил себе победитель в олимпийских конских ристаниях Псаумис (Schol. Pind. Ol. IV, V). Недоумение по поводу агонистических увлечений греков вкладывает Лукиан в уста скифа Анахарсиса, явно опираясь на более раннюю традицию.[579] Басни высмеивают хвастовство атлетов,[580] беспомощность атлета перед блохой (Aesop. N 260 Hausrath = N231 Репу).

Резкие выпады против атлетов мы находим у Еврипида (Autolyc. fr. 282 Ν2).[581] Аристофан в «Плутосе» (582 sqq.) иронизирует по поводу олимпийского венка как награды за несоразмерные усилия. Комический поэт Теофил высмеивает обжорство и пьянство панкратиаста (CAF II, fr. 475 = Ath. 417 b). Сдержанное отношение к атлетике заметно в рассказе о том, что отцу Еврипида были предсказаны победы сына в агонах. Отец начал особенно тщательно обучать мальчика гимнастике, но божество имело в виду его будущие победы в агонах трагических поэтов (Vit. Eurip.).

Исократ восхваляет Афины за то, что там можно видеть не только атлетические агоны, но и соревнования в красноречии и в остроумии и притом с дорогими призами (IV, 1-2, cf. 45-46; Ep. VIII, 5). Ликург-оратор напоминает о том, что победителей в общегреческих состязаниях много везде, а выдающихся полководцев и тираноубийц мало, и восхваляет Афины за то, что, в отличие от других городов, в Афинах на агоре выставлены статуи не атлетов, а полководцев и тираноубийц (Leocr. 51).

Платон, придававший важное значение гимнастике, неодобрительно говорит об атлетах (Res. 404 а) и вообще о тех, кто упражняет тело, но не любит работать головой (ibid. 535 d).[582] Враждебно относились к агонистике киники (см. особенно подробно: Dio Chrys. IX, 10-22). К философской полемике против агонистики восходит, очевидно, рисуемая Галеном сатирическая картина Олимпийских игр животных, где бык оказывается победителем в кулачном бою, а осел — в панкратии (Galen. Protr. ad artes, 36).

Невозможно, конечно, сказать, насколько влиятельными и отражающими изменения в общественном мнении были эти голоса, однако фактом является то, что уже в V в. до н. э. новые занятия и интересы несколько оттеснили гимнастику с занимаемого ею ведущего места в воспитании и ослабили интерес к агонистике.[583] Весьма показательно, что со второй половины V в. до н. э. (примерно с 440 г. до н. э) атлетические сюжеты начинают играть меньшую роль в вазовой живописи.[584] Относительно Афин у нас есть и прямые свидетельства. Аристофан в «Облаках» жалуется на то, что новые интересы привели к запустению гимнасиев (1052 sqq., cf. 417), а в «Лягушках» Эсхил обвиняет Еврипида в том, что из-за него опустели палестры и никто уже не может должным образом участвовать в беге с факелами (1069 sqq.).

Псевдо-Андокид утверждает, что молодые люди, беря пример с Алкивиада, проводят время не в гимнасиях, а в судах, привлекаемые, судя по контексту, искусными речами, которые там произносятся ([Andoc] Adv. Alc. 22, cf. 39). Об утрате у афинян интереса к телесным упражнениям и о насмешках в адрес тех, кто ими усердно занимается, говорит Сократ у Ксенофонта (Xen. Mem. III, 12, 1). Мы видим, что противопоставление разных форм духовной деятельности гимнастике и агонистике имеется в большинстве выпадов против агонистики и жалоб на упадок гимнастики.[585]