Культурный слой (СИ)

Джереми потер виски пальцами. Надо отдохнуть. Но драма полувековой давности, разворачивавшаяся перед ним, не отпускала. Джереми встал на след, а усталость могла идти к черту. Навкин-Лисовски едет в университет. Американский! Программа по обмену одаренными детьми. Ну, разумеется! Что же такого одаренного раскопали в мальчишке из крошечного городка при каком-то заводе? Спортивные успехи? Нет, Навкина отправляют на экономический факультет. И правильно, что Лисовски делать в Союзе, где он — подросток из полунищей семьи? Мать, маленькая сестра, товарищи по спортивной школе… Кто-то мог заметить несоответствие. А Лисовски на беговой дорожке, даже в теле Навкина — смешно. Кто же финансировал обмен? Ноутбук, пошуршав, выдал: «Лисовски Инкорпорейтед Ойл». Индивидуальная стипендия. Теперь все окончательно сошлось. Этот же факультет в юные годы заканчивал сам Лисовски. Решил вспомнить молодость, сволочь! Джереми едва не опрокинул большую чашку чая, как по волшебству появившуюся рядом. Ах да, он же заказывал. Допинг! Единственный, что он себе позволяет за работой. Уже почти остыл, значит, принесли давно, а он и не заметил. Ладно, не страшно. Глоток сладко-вяжущей жидкости, новый запрос, еще глоток… Джереми набрал один из немногих номеров, которые знал наизусть. В Америке сейчас рань несусветная… Ничего, потерпит.

— Тони? Да, я знаю, который час. Извини. Да, срочно. И можешь указать это в счете. Слушай, мне нужно то, что не достанешь в Сети. Записывай. Алабамский Университет торговых отношений и управления, экономический факультет. В семьдесят пятом там учился по обмену парень из России, Виталий Навкин. Ты знаешь, кто это? Нет? Отлично, я тебе завидую. Просто учти, что потом он стал мировой знаменитостью в области науки. А тогда был никем, конечно. Нав-кин…Эн, эй, ви… Ладно, я скину тебе на мэйл. У него была индивидуальная стипендия от местного спонсора, владельца кучи нефтяных вышек. Раскопай все, что можно, о том годе, который он провел в Алабаме. Как себя вел, с кем встречался, на чем ездил и какое пиво пил. Сроки? Какие сроки, Тони? Вчера, конечно. Да я понимаю, сколько времени прошло, но за это газета тебе и платит. Ты лучший. Ну и что, что полвека? Я же не прошу марку его трусов, мне достаточно общей картины. Всегда есть кто-нибудь, кто помнит своих однокурсников. Не могли же они все вымереть, как динозавры. А если я прав, то парень веселился на полную катушку, его должны были запомнить. Да, жду. Два-три дня, не больше. Привет Корин и Тони-младшему.

Допивая чай, Джереми морщился все сильнее, как от мерзкого запаха. Грязная история, как и хотел Кит. В то время даже над законными переносами в научных целях был строжайший контроль. И две трети заканчивались неудачей. Во Флориде, в «Большом мозге», есть мемориал всем, погибшим или оставшимся инвалидами в результате таких неудач. Здоровые молодые парни: лаборанты, солдаты, студенты. Все — добровольцы. Тщательный отбор, медицинская страховка, абсолютное сопровождение по всем параметрам, в случае успеха — реабилитация и щедрое вознаграждение. И перемещали их в такие же безупречно здоровые тела. А здесь… Интересно, если бы Лисовски за этот год подох, угробив тело Навкина, как его кураторы решили эту проблему? А если бы умер Навкин в теле Лисовски? Они поставили на карту все и сорвали джек-пот. Уникальный научный опыт плюс деньги мистера Лисовски, наверняка щедро оплатившего свой годовой моцион… Джереми откинулся в кресле, закусив губу. Да, он сделает этот материал. Он сделает его так, что Лисовски со своими спасителями в гробу перевернется. Навкин заслужил реквием. Что же он хотел сказать Джереми, забрасывая приманку? И что там со следующим переносом, легальным?

V

Пишу от руки, так лучше развивается мелкая моторика. Рука сильно дрожит, буквы получаются словно покрытые рябью, даже встроенный распознаватель путается. Хуже всего, что почерк — не мой. Буквы высокие, плотно прижатые друг к другу, как дома в готическом квартале какой-нибудь Праги или Каркассона. Высоко, словно шпили, вынесены петельки «в» и «к», хвосты «р», «з», «д» кончаются хищными крючками, тем смешней, что вывожу буквы с натугой, как первоклассник. Так, наверное, художник, привыкший несколькими штрихами набрасывать рисунок, понимает вдруг, что линии разбегаются, не слушаются, не складываются в картину.