Культурология. Дайджест №3 / 2017

Когда тенденциозное искусство исходит из ясной идеи частичных законов совершенства, оно неубедительно, но оно может быть и художественным, хотя и в ограниченной мере. В качестве примера тенденциозности Гершензон приводит поэму «Параша» Тургенева, в которой автор хотел показать, как расцветает в любви женская душа, и что выходит из этого в условиях русской жизни. Но замысел в корне ложен: изобразить во всей его внутренней закономерности стихийное явление – первую любовь, самодовлеющий, замкнутый процесс. Тургенев не захотел довольствоваться изображением; он рассматривал изображение как материал для рассуждения. «В действительности же его внутренней потребностью было как раз только изобразить, т.е. воспеть полноту и красоту созерцаемой им жизни. Картина жизни, а не идея, и стала сюжетом его поэмы вопреки его намерению…» (2, с. 296).

В признаниях истинных поэтов можно найти драгоценные свидетельства о неисследованных еще наукой глубинах человеческого духа, о «смутных влечениях чего-то жаждущей души», о желаниях блаженства, представлениях о гармонии бытия.

Лермонтов выразил это состояние души в стихотворении «Ангел»: звук песни, которую пел ангел, неся молодую душу на землю, остается в душе «без слов, но живой», и она томится на свете, потому что скучные песни земли не могут заменить ей тех небесных звуков. И все творчество поэта представляет непрерывное усилие припомнить забытые слова небесной песни. Поэту присуще высокое представление о мире, которое служило ему мерилом земных вещей. Полусознательное представление Лермонтова о гармонии бытия обладает высшей реальностью, «ибо оно всецело построено из реальных потенций этой гармонии, которые лежат в глубине вещей… но которые, как созревший в скорлупе птенец, когда-нибудь выйдут наружу» (2, с. 297). Из этой мечты о гармоническом строе бытия рождается, по мнению Гершензона, тоска поэтов и непобедимое стремление души – тоска по мировой гармонии и по своей небесной родине. Поэтам памятно небо родное, и в желании счастья они вечно стремятся к нему (Баратынский), а любовь ощущается ими как прообраз мировой гармонии.

Гершензон говорит о двух полюсах «видения поэта», двух состояниях религиозного сознания, двух крайних чувствах, присущих каждой человеческой душе, но наиболее полно демонстрируемых двумя великими поэтами. Если Пушкин благоговеет пред красотою совершенства, смиренно сознавая ее недосягаемость для себя, то Лермонтов завидует счастью совершенства, мятежно силится овладеть им. Они тоскуют по образу совершенства по-разному. «Чистое умиление Пушкина и бурное вожделение Лермонтова равно святы, ибо дело идет о горней красоте, не о земной» (2, с. 299). Поэзия Пушкина и поэзия Лермонтова – два разных служения, и нет смысла судить, чье служение выше. Они оба знали, что есть некая норма бытия, совершенство. Отступление от этой нормы Пушкин ощущал в себе как грех, а Лермонтов – как причину своих душевных страданий.

Их вера в реальность умопостигаемого образа носит, по мнению Гершензона, все признаки опытного знания. Они видели мир таким, какого внешний опыт и рассудок не знают; у них был другой, более тонкий опыт, о котором они повествуют как свидетели и очевидцы подлинно-сущего, высшего душевного опыта. «Именно в этой убежденности их свидетельств, в этом всенародном оглашении результатов высшего душевного опыта заключается ценность их поэзии, как и всякого истинного искусства» (2, с. 299).

Сущность художественного произведения М. Гершензон видел в одушевляющей его идее страсти, а не в его качественных признаках, соподчиненных той «идее». Он полагал, что в минуты творчества у художника возникает свое, особенное отношение к миру; художник видит вовне не то, что есть, а то, что совершается в нем самом. Творческим разумом художник приводит в порядок созерцаемые им в себе образы своих душевных движений и выстраивает из них новый мир. Для художника каждое явление есть лишь момент в бесконечном процессе совершенствования и наличная действительность неотделима от идеальной жизни. И, заключает Гершензон, «искусство есть высшее утверждение жизни, на какое способен человек» (2, с. 301).

Искусство слова знает два способа раскрытия человеческой души.

1. Труднейший способ, представителем которого был А.П. Чехов: через букет мелочей – обыденных внешних проявлений, поступков, фраз, манер – изобразить внутренний мир человека.

2. Благодарный способ (Шекспир) – изображение человека не в обычных условиях жизни, а в час испытания, когда потрясения, глубокие волнения, охватывающие душу, выносят на свет все тайное, незримое, скрытое в глубине души, обнажают основные свойства данного характера.