Золотая осень плавно подходила к концу. Конец октября переходил в ноябрь, уступая всё еще тёплые осенние вечера порывам ветра, дождю и бесконечной сырости, которая, казалось, просачивалась в душу человека, навевая мысли о тщетности бытия. Однако Карла это нисколько не смущало. Он был тепло одет, дома его ждал горячий ужин (духовка должна была закончить свою работу через 20 минут), а рядом с ним сидел его верный друг Мэнни. Еще один верный друг молчаливо взирал на него своим единственным желтым глазом сквозь тюль.
– В общем, вот. Завтра в 19:00 мы идем в “Голубого Марлина”. Я думаю лучший костюм надеть: надо ведь на барышню впечатление произвести. А там… кто знает, в какую сторону вечер повернёт.
Карл мечтательно вздохнул. Ему нравилась Карен. Очень нравилась. Настолько, что он не пожалел всего аванса на этот вечер. Он хотел заказать самое лучшее вино и провести этот вечер так, чтобы у девушки не было и шанса против его обаяния. Карл улыбнулся.
– Пожелай мне удачи, друг. И… вот еще что. Мне не хватало такого… кхм… такой личности, как ты. Пусть я и еду крышей – зато мне хотя бы есть с кем пообщаться на этот счет. До завтра!
С этими словами Карл встал. Аккуратно потянулся, разминая конечности. Мэнни встал вслед за ним. Оба они мягко зашагали по тротуару в сторону жилища Карла. А свет в окне позади них всё продолжал гореть, мягко озаряя окружающий мир светом желтой лампы.
***
Дождь мерзко стучал по капюшону дождевика. Холодные капли скользили по кромке ткани и, падая на асфальт, разбивались на миллиарды более мелких капелек. Дождь лил уже третий день подряд. Почву вокруг канала начинало размывать – там, где на поверхность земли проступала глина, образовалось маленькое болото, в котором можно было легко упасть. Очень уж скользкой была почва.
– Почему так, Мэрл?
Ветер шумел в кронах редких деревьев. Он перепрыгивал с ветки на ветку, срывая последнюю листву с полуголых растений. Метая клубы листвы по дорожкам, ветер гнал ее куда-то к небу, уносясь к низко висящим серым облакам. Гранитно-серое небо молчаливо взирало на одинокую фигуру, стоящую напротив многоэтажки.
– Вот ты можешь мне сказать – почему? За что?
В руке у человека был ошейник. Потрепанная защёлка, красная, замызганная окантовка, блестящая исцарапанная табличка с именем – все это больно резало сжатую до белых костяшек ладонь Карла.
– Вот за что, а? Чем он провинился? Или… или, может, в этом – моя вина? Я не уследил, наверное. Наверное, он слишком много бегал в детстве. Или это от того, что… что…
Мысль потерялась в очередном порыве ветра. Метая капли в лицо мужчине, ветер выл в ушах, шумел на крышах домов, гонял волны по каналу. Карл стоял в одиночестве перед домой Мэрла, задрав голову в сторону окна. Свет не долетал до него, однако Карл кожей чувствовал, как тот внимательно слушает каждое слово человека.
– Наверное, в этом все-таки моя вина. Я недостаточно хорошо следил за ним. Не уделял нужного количества времени. Я не уделял…
Слезы смешивались с дождём, падая с подбородка на тротуар. Мужчина стоял, задрав голову к небу, и плакал.
– За что его так? А? А меня за что? Чем я виноват? Кому я насолил в этом мире, а? ЗА ЧТО?!
Крик потерялся в шуме мира. Шумел ветер. Шумел дождь. Шумела листва, канал, дом. Казалось, сама земля гудела под натиском стихии.
Мэрл взирал на Карла всё тем же единственным глазом. Он был молчалив и мрачен, как и настроение самого мужчины. Однако при этом тёплый свет, лившийся сквозь окно комнаты, словно… согревал. Пытался успокоить. Дарил призрачную надежду на то, что по приходе домой Карла встретит не гробовая тишина, а радостный цокот лап по плитке. Веселое кряхтение. И довольная морда старого доброго Мэнни.
– Нет. Уже больше не встретит…
Карл посмотрел на зажатый в руке ошейник. Предмет вымок, однако формы не потерял. И табличка на нём все еще гласила: “Лучший на свете пёс Мэнни”. Карл тяжело вздохнул. Дождь все хлестал его по дождевику, однако мужчина словно не замечал этого. Он лишь стоял, молча рассматривая ошейник своего некогда очень хорошего и доброго друга, который и стал его семьей. Вернее, был таковой.
– И с Карен ничего не вышло. Оказалось, у нее есть бойфренд, а со мной она пошла просто потому что… пошла. Развела меня на деньги, как последнего идиота. А я уж было надеялся… и всё зря. Всё…
Слезы всё так же катились по его щекам. Кулак всё так же сжимал ошейник. А вокруг бушевала осень, растворяя в своей бесконечной серости всю боль и отчаяние маленького человека, стоящего в одиночестве у двадцатиэтажного строения, отделанного разноцветной штукатуркой. Которая скорее добавляла общей картине отчаяния, нежели скрашивала ее.
***
У Карла была странная особенность: когда он нервничал, у него непроизвольно сжимался кулак. Только один и только на левой руке (хотя сам Карл был правшой). Причём сжимался он самопроизвольно, а вот самопроизвольно разжиматься никак не желал. Совсем.