Кумир

Мы даже душ на ночь приняли, - оказывается, дом со всеми удобствами. Правда, вода нагревалась газовой колонкой, Матвей довольно долго добивался, чтобы душ был достаточно горячим, а добившись, предупредил, что краны крутить не нужно, иначе колонка может и взорваться ненароком.

Нам отвели под ночлег маленькую комнатушку с высокой металлической допотопной кроватью. Лет сорок назад была она роскошной - двуспальной, супружеской...

Одеял было два. Очень умные люди Таня и Матвей.

- Забыла им сказать, что мы не муж и жена, - проворчала Нюра.

- У них тут кроватей не сто штук, не гостиница, - урезонил я ее. - А одеяла два дали, молодцы. Не привередничай.

- Отвернись, дай раздеться. Я голая сплю.

- Я тоже.

- Только не вздумай подлезть, козел... оторву.

- Слушай, ты можешь без этих слов? Тебе не идет.

- Могу, ...! Запросто,...!.. Хорошо у них. И люди все-таки нормальные.

Я лег рядом, согрелся, ждал: сейчас дрема сладкая начнется. И понял, что долго не усну.

- Мне твоя песня не понравилась, - сказал я.

- А тебя спрашивают?

- Я говорю то, что хочу. Я правдивый вообще.

- Ненавижу правдивых. Сама такая.

- Можно очень пошлую штуку скажу?

- Нельзя, но говори.

- Я тоже ехал к Антуфьеву...

- В любви признаться? Ты голубой? Спасибо, успокоил.

- Нет. Просто нужен человек... Ну, ты можешь с ним не общаться. Но он есть. И - можно жить. Легче. Был Антуфьев.

- Кумир, значит.

- Вроде того. Я десять лет собирался к нему приехать.

- Ты такой старый?

- И вот собрался. Дело не в этом. Просто все очень логично. Ты понимаешь, каждому человеку что-то идет. Ну, не только одежда, а вообще. У меня вся жизнь такая. И у меня именно так должно быть: собрался к человеку, с которым давно хотел встретиться, а он исчезает. Это мне идет. Понимаешь? Ну, как говорится, в моем стиле. Если очередь за чем-нибудь, то кончается передо мной. Есть люди, у них наоборот - ему всегда достается последнее. За ним уже никому, а он всегда. Он на поезд всегда опаздывает - и точно в последнюю минуту успевает. А если не успевает, поезд на пять минут почему-то задерживается. Такие есть, у меня друг такой.

- Значит, если б ты не поехал к Стасу, он бы не умер?

- Смешно. Но, может, и так. Нет, умер бы, конечно, у него ведь свое все. Ему идет умереть сейчас. Он повторяться начал.

- Козел. Он никогда не повторялся.

- Ну, может быть. Но главное - я не впал в страшное горе. Мне сейчас даже как-то все равно. Мне его не жаль... Не думал...

- И не думай. Тебе вредно. Я знаю, к чему ты клонишь. Ты сейчас скажешь: аяяй, какая удача - из-за смерти Антуфьева я встретил тебя. Меня то есть. И полезешь щупать. Хочется ведь? На вот, руку пощупай.

Я взял ее руку, подержал.

- А ногу хочешь? На ногу. Не выше колена.

Она высунула ногу и положила на меня.

Я не стал трогать ее ногу.

У нее был кумир - и остался. Все остальное для нее не существует. У меня нет никаких шансов. Она всегда будет для меня чужой.

Я думал об этом - и думал о Тане. Я слышал, как она что-то тихо делает на кухне. С Матвеем или одна? Голосов не слышно...

Нюра уснула, я встал, оделся, вышел.

Таня сидела в тесной кухоньке, в кресле с ногами, закутавшись в одеяло, читала книгу.

- Не спится, - сказал я.

- Бессонница? Или сегодня?

- В новом месте вообще плохо засыпаю. И вообще дома под утро ложусь. Сова.

- А девушка спит?

- Спит.

- А у меня бессонница. До трех не усну. Таблетки глотать не хочется. Причем странно: месяц, полтора бессонница - неизвестно почему. Потом само проходит... Скверная штука. А встаю рано. Если потом днем час не посплю - не человек. Хочешь чаю?

- Да.

Я выпил четыре чашки чаю и вкратце рассказал ей всю свою жизнь. Я говорил как младший, хотя дело тут не в возрасте. Таня старше всех мужчин. Дело не в возрасте. В таких влюбляются насмерть. Влюбляются странно - ревнуя к уму ее и к детской какой-то взрослости (так по-настоящему взрослый заискивает перед проницательным - как все дети - ребенком) и желая присвоить себе это любовью. Вряд ли кто-нибудь взаимной. Она тоже влюбляется смертельно. И - безответно, как правило.

Подумав, я изложил ей эти свои мысли. Она сказала:

- Ты умный мальчик.

- Наверняка все твои мужчины были старше тебя.

- Ты так говоришь, будто у меня их мильон был.

- Не мильон. Но - были. Это же видно. По мне же видно, что у меня мало было, ну...

- Баб. Да, видно. Дело не в количестве. Какие мы мудрые, очень приятно. Ты нравишься этой девочке. У вас уже было что-то?

- Мы только сегодня познакомились.

- Очень гармонично смотритесь.

- Я знаю.

- А мы бы вот с тобой совсем не смотрелись.

- Я знаю. Но в этом своя... Что ли, прелесть.

Мы поговорили еще о разном. Я рассказал всякие случаи, касающиеся моей феноменальной невезучести.

- Мне нельзя жениться, - сказал я, понимая, о чем говорю и что это довольно пошловато, - потому что, если захочу изменить жене, тут же попадусь. Сто процентов. Вот, например, если я захочу тебя поцеловать, тут же войдет твой муж.

- А ты хочешь меня поцеловать?

- Да. Ты похожа на цыганку. Никогда не целовал цыганок.

- Это ты придумал, чтобы объяснить себе, почему ты меня хочешь поцеловать, хотя я тебе не нравлюсь?