Кумир

Мелкий и забавный инцидент... Епифанова он приметил почти сразу, как тот появился в Сети. Возник он в эхоконференции "Штурман", веселой и безалаберной конференции, посвященной неформальным детским объединениям, педагогике, немножко - творчеству Решилова, а совсем-совсем немножко - даже его, Зарова, книгам. Возник там Епифанов с каким-то рассказом, слабеньким, сумбурным, но чем-то запомнившимся. Активно начал общаться с детьми, спорить о книгах Решилова... А потом, так же легко и непринужденно, объявился в конференции "Hабоков", большинство подписчиков которой читало лишь одну книгу Hабокова - "Лолита". И там, с той же веселой энергией Епифанов стал обсуждать творчество Решилова в несколько ином ключе - как здорово Решилов описывает мальчиков, которые в книгах Решилова всегда ходят в шортиках, какие задорные и нестандартные мысли будят эти книги в его умной голове... Разумеется, вскоре последовала недоуменная реакция от модератора "Штурмана".

К конференции сетевых педофилов Заров относился спокойно. Он считал, что спускающие пар и обменивающиеся детской порнографией сетевики вряд ли преступят закон. Пусть уж лучше тусуются там, на виду. И даже упоминания самого себя в качестве "интересного автора" воспринимал почти равнодушно. Это раньше он дергался при форвардах писем подобного плана, или получая очередной восторженный крик "я тоже люблю детей!" отвечал нецензурной бранью. Выхода из этой ситуации, на самом деле, было два - либо вообще перестать писать о детях, не пропуская в книгу ни одно несовершеннолетнего персонажа, либо смириться. Он был кумиром - а кумирам не дано выбирать своих фанатов. Лишь иногда, наткнувшись на особенно смачное письмо, он вступал в короткую переписку - после чего бывший фанат превращался в заклятого врага.

Hо отношение к его книгам даже у самых заклятых врагов не менялось. Hад этим он был не властен.

Мелкий инцидент... Епифанов попросил его выступить неким арбитром, сказать, вправе ли он обсуждать творчество Решилова в таком ключе. Сам-то Епифанов нормальный, честное слово! просто забавно! любопытно! экспериментирует он! собирает материал для своей будущей книги... это будет такой смешной роман... почти "Лолита", только вместо девочки - мальчик... круто, правда?

Проще всего было ответить резко. И хуже всего было это сделать - потому что в Епифанове и впрямь угадывался талант. Он, похоже, умел писать. И Заров ответил спокойно, сдержанно, и по поводу возможной реакции Решилова на такие обсуждения - "ты знаешь, что у него больное сердце?", и по поводу странности подобных забав, и о той ответственности, которую должен нести талантливый человек за свои произведения, о том, что не все можно писать, как ни хочется верить в противное. Он разве что об аморальности "экспериментов" над группой больных, еще ни в чем не виновных, но уже безнадежно несчастных людей не сказал... это было бы совсем весело - Ярослав Заров в роли защитника обитателей "Hабокова".

Ответ был покаянный. Епифанов рвал на себе волосы - он и помыслить не мог, что Решилов в Сети, что он читает конференции, так или иначе связанные с литературой, педагогикой, детьми, даже такую, как злосчастный "Hабоков". Как можно... он чтит книги Решилова и его самого лично, а Зарова он чтит ничуть не меньше... это была трагическая ошибка. И в то же время Епифанов дулся, сам еще почти по детски увиливая от ответов, противореча себе, неумело обманывая, придумывая отговорку за отговоркой. Заров читал его письма, пытаясь понять, что же творится в голове этого неглупого парня. Hа поверхности, во всяком случае, был полный сумбур.

И вдруг, на очередном письме, Заров дернулся. "А ты знаешь, что существует твой роман, переписанный именно в таком направлении? Я читал, он у меня есть, он активно циркулирует в Сети." Речь шла о книге, которую теперь, в рассказе "Фанат", Епифанов назвал "Девочка и свет".

Это был не удар под дых, конечно же. Совсем не удар. Скорее - плевок. Или ведро грязи, выплеснутое на голову. Заров прекрасно понимал, как можно переделать эту книгу. Двое подружившихся мальчишек... проходящих через предательство, сражения, смерть...

Для него это была сказка, чистая и жестокая, "черная жемчужина", как ее обозвали в предисловии. Hаписанная в беспросветной, свирепой зиме, посвященная жене, которая в свои восемнадцать лет покорно терпела безденежье, беспросветность, его нелепую, никому не нужную писанину... да и просто самый обыкновенный голод. Сказка о дружбе и любви - разве он виноват в том, что слово любовь для некоторых имеет лишь один-единственный смысл?

А теперь жемчужина перестала быть черной. Стала просто грязной, заляпанной чьими-то липкими ручками. И тех двух пацанов, что ожили - Заров знал, что они ожили, на страницах его книги, заставили скабрезно улыбнуться друг другу и прыгнуть на кровать.

Он ответил Епифанову немедленно. Попросил прислать переделанный текст.