Кумир

Конюхи между тем выпустили белого жеребца на волю; радостно заржав, он вскинул голову и галопом ускакал прочь.

— Меня интересует ваш зять,— ответил Уикофф.

Кимберли посмотрел куда-то вдаль.

— Что ж, он и вправду человек любопытный,— произнес он не слишком дружелюбно.

— Мне хотелось бы поподробнее узнать о его женитьбе. И о вашей дочери. Что произошло? Почему это она вдруг заболела? Только что ее объявили первой красавицей Хьюстона — а на следующий год она уже в больнице!

— Мистер Уикофф,— Кимберли стряхнул пыль со штанины,— к вашему сведению, у нас тут многие до сих пор придерживаются мнения, что браки заключаются на небесах. Муж и жена — единая плоть. Так что кое-кому может и не понравиться, что вы тут расхаживаете, задаете свои вопросы — ну, например, насчет Харриет. Я бы не советовал вам ворошить прошлое. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Позвольте ответить откровенностью на откровенность, мистер Кимберли,— начал Уикофф, не скрывая угрозы.— У меня билет в Кливленд, я утром вылетаю. Мне не хотелось бы без нужды тревожить вашу дочь. Не хотелось бы, чтобы столичная пресса стала мусолить слухи, почему, выйдя за Терри Фэллона, она прямиком направилась в дурдом. Но вы, похоже, просто не оставляете мне иного выбора. Придется прибегнуть к услугам прессы. Вы меня понимаете, не правда ли?

Кимберли посмотрел на него, улыбнулся. Лицо у него было обветренное, глаза смотрели жестко, даже жестоко.

— Мистер Уикофф, я всего лишь простой фермер, а не столичная штучка, как вы. Но тем не менее я бы все же дал вам дружеский совет: не суйте свой член в чужую задницу. Слышите? Желаю всего наилучшего.

Уикофф вылил на землю остатки холодного чая, поставил стакан на заборный столб и зашагал к машине.

12.45.

Ресторан назывался "Белый дом". Здесь собирался официальный Вашингтон, чтобы показать себя. И когда репортер, бывший коллега Салли, зазвал ее сюда на ланч, было ясно, что ему не просто хочется с ней потрепаться. Метрдотель провел их в кабинку, но, прежде чем сесть, Салли обратилась к бородачу с мягкими серыми глазами, который пригласил ее сюда:

— Значит, платишь ты, так?

— Так,— утвердительно кивнул Томми Картер, заведующий вашингтонским бюро своей телекомпании.

— Нью-Йорк готов раскошелиться?

— Угу.

— И через месяц никто не позвонит мне и не скажет: "Хелло, Салли, тут из ресторана поступил счет, с вас причитается…"

— Исключено,— засмеялся Картер.— Может, все-таки присядешь, а?

Салли наконец села.

— Господи, да я тебя тысячу лет не видел! А ты в порядке…

— Вранье.

— Ладно, беру свои слова обратно.

— Кончай треп.

Склонившись над ее плечом, метрдотель по-французски осведомился:

— Мадмуазель желает аперитив?

— Да,— тоже по-французски ответила Салли,— "Кир Ройаль", пожалуйста.

Поблагодарив, метрдотель удалился.

— Тебя, похоже, ждут большие перемены. Рад за тебя. Да, как вспомнишь нашу Закатеколуку…

— Ты, по-моему, единственный из "гринго", кто в состоянии произнести это название, не сломав язык.

— Там ты была счастлива.

— Но там я потерпела крах. Впрочем, как и все мы…

Официант поставил на столик ее напиток. Картер постучал по своей пустой рюмке.

— Una mas![69]

— Pardon?[70]

— Un autre[71].

— Oui, monsieur[72].

— Сноб! — презрительно бросил Картер ему вслед.— Итак, Салли Крэйн, в Вашингтоне мы пошли в гору? По такому поводу требуется выпить.

Они чокнулись.

— Скажи, а твой Фэллон, он что, настоящий парень?

— Настоящий! Честный! Порядочный! Словом, хороший человек с хорошими идеями. Вот и вся его биография.

— Здорово его поцарапало?

— Да, изрядно.

— Но голова-то не задета?

— Нет. Осталась только дырища вот тут.— И она показала на свой правый бок.

— Знаешь, меня поразило…— Картер устроился поудобнее.— Как это он смог выступать после всего, что произошло. В него всадили пулю, столько крови потерял, без сознания… И при этом умудрился сказать то, что нужно было сказать толпе в такой момент. Поразительно!

— Что ж, на то он и поразительный человек.

— Угу. Послушай, а ты еще заплетаешь косы?

— Косы?

— Угу. Когда-то ты носила косы, помнишь? Две косы, резиночки, бантики… Однажды ты принимала роды у одной местной, а я смотрел на тебя и думал: "Черт, вот еще немного наклонится и перепачкает свои косы в крови".

Откинувшись назад, Салли скрестила на груди руки:

— Эй, Томми, это что — "Я помню мамочку свою"[73], да?

— Так, воспоминания нахлынули.

— Перестань валять дурака, Томми! Мы слишком давно с тобой знакомы. Давай-ка ближе к делу. Чего тебе надо?

Он сперва вздохнул, потом рассмеялся.

— О'кэй, о'кэй. Ходят слухи, что Фэллон у Эн-Би-Си в кармане. И ни к чьему чужому микрофону ни за что не подойдет. Мои ребята в нью-йоркской конторе решили сделать тебе одно предложение.

— Через тебя? Думают, значит, что тебе я не сумею отказать?

Он пожал плечами:

— Было время, когда ты действительно не могла сказать мне "нет". И я его еще помню.

— Да, было.— Салли принялась разглядывать маленькие пузырьки, скопившиеся на дне рюмки.— Только давным-давно, в далекой-предалекой галактике…