Кумуш-Тау — алые снега

Отец — и двое с ним. От пыли — вроде и не люди, а куклы глиняные. Один сам влез, а второго они вместе с отцом втащили: больной. Тесно стало в кабине, как в консервной банке. Смотрю, отец флягу достает — и всю воду им отдал. До капельки... Здоровый чуть глотнул и второму протягивает, а тот и пить не может, зубы об алюминий стучат. Глаза у него закрыты, рука — тут уж я разглядел — распухла в слоновую ногу... Перестал я думать, что и сам пить хочу.

— Да что вы за люди, откуда? — спрашивает отец. Тот, здоровый, ответил:

— Топографы.

И тут мы всю историю узнали.

Из той самой партии они, что весной через поселок проезжала. В предгорьях у них лагерь, а оттуда группами расходились на рекогносцировку и съемку местности. Карты того района старые, неточные, надо было уточнить и белые пятна закрыть.

Дело двигалось. Эти наши двое, Низамов и Пигарин, работали на месте древнего городища. Вот раз Пигарин полез в развалины посмотреть, нет ли чего ценного для ученых — монет, черепков. Выходит — белый весь. Говорит: «А, ерунда, змея укусила». Низамов его поскорее в лагерь отвел. Там спрашивают, какая змея. Пигарин описал, насколько смог разглядеть: серая, с пестринкой, на голове вроде крестик светлый. В щели затаилась, вдруг под сапогом его как зашипит, затрещит, закрутилась и в руку — хвать! Кто-то сказал: это змея-стрела, самая страшная, верблюду грудь насквозь пробивает. Стали спорить, чем помочь. Кто говорит — каленым железом прижечь. Кто советует спиртом напоить Пигарина до полного бессознания. А один даже сказал: руку рубить, а то — конец! А Пигарин не верит. Кусали, говорит, в детстве гадюки, если бы каждый раз рубить по целой руке...

Начальник партии Низамову приказал вести больного на метеостанцию, оттуда по радио помощь просить. Там недалеко, да пыльная буря застала... Шагали наобум, лишь бы не стоять. Низамов ракетницей сигналил.

Выслушал все это отец, головой покачал:

— Эх, идут люди в пустыню, как на прогулку. Я не здешний, а уж про змей все вызнал, выспросил. Не стрелка это была. У нее зубы ядовитые в пасти глубоко, человеку повредить она не может. А крестик на голове — эфы примета. Змея верткая, злая, опасная. Надо было сразу ранку разрезать и яд высосать...

Низамов говорит:

— Я хотел так сделать. Он не дал, побоялся, что сам отравлюсь. Не верит, что так у нас делают. В пустыне вырос бы — знал бы. А теперь одно: скорее в больницу. Доедем, друг?

Еще спрашивает!

Чуть буря притихла — пошел отец пробиваться к поселку. Дорогу едва видно, ползем со скоростью парализованной черепахи. Больной со мной рядом сидит и все тяжелей на плечо наваливается. Смотрю, у него из ушей кровь пошла, лицо — как неживое. Испугался я:

— Дядя! Вы чего?

Разлепились ресницы его пыльные. Глаза — как светофор, красные. И вдруг подмигнул, пальцем погрозил мне да еще стишки детские бормочет:

Злая, злая, нехорошая змея
Молодого укусила воробья...

Тут я и узнал: тот, весельчак рыжеглазый, что весной приходил... Чуть меня в рев не кинуло, а машина ползет, ползет — прямо хоть сзади подталкивай...

К ночи добрались. Врач сказал: «Молодцы. Вовремя. День бы помедлить — и нет человека...» Противозмеиной сывороткой обещал вылечить нашего Пигарина.

Вышел я во двор больницы: небо черное, звезды — как нарисованные, не мигают. Луна маленькая, с гривенник. Воздух сухой, легкий. Буря кончилась давно, теперь только и дышать. А человек погибнуть мог. Из-за чего — из-за змеи, скользкой, холодной твари.

Вот тогда я и решил: все про змей разузнаю! А потом книгу напишу, такую, чтобы каждый отряд, если идет в пустыню, брал с собой.

Ну, потом в город мы переехали. Теперь не один буду писать. С Викой, да с ним, с Димкой. Эй, Дракон, выкладывай и ты, с какой стороны змеи тебя зацепили...

* * *

Димка, прозванный Драконом за жесткие волосы, стоящие на темени гребешком, поднялся с места и, заложив руки за спину, прошелся туда-сюда вдоль края цементированной ямы. Вернувшись к слушателям, сказал солидно:

— Я подошел к вопросу с другой стороны. И мой рассказ мог называться просто:

ПОЛЕЗНЫЙ ЯД

Наш класс организованно собирался в зоопарк. Сначала переходили мы от клетки к клетке всем коллективом, шумя и толкаясь, но уже возле львов разделились. Случайно вышло, что мы остались вдвоем с одной девочкой. Имя ее в этом случае роли не играет.

Посмотрели мы марала, пожалели его: каково таскать на голове целое дерево рогов! Послушали, как мэкает сибирская косуля, добрая такая, с лиловыми влажными глазами. А потом с потоком людей внесло нас в террариум.