Кумуш-Тау — алые снега

Ничего не говорит, только тычет пальцем вниз.

Что это?

Такой след не может оставить никто из живущих. Огромные лапы впечатаны в сероватый камень. Борозда меж ними — словно кто-то волочил тяжелый хвост... Как бревно, хвост — какой же сам-то зверь?

— Аждар! — прошептала Зеби. — Царь змей!.. Отсохли бы мои ноги, зачем я пошла сюда!..

Слезы опять полились по круглым ее щекам, быстро-быстро, как весенний дождь. Вся она сжалась в комочек... Ай, эти девчонки, сто забот с ними!..

— Ты вот на что погляди, — сказал Бакиджан вразумительно. — Окаменели следы эти. Сто лет назад зверь проходил. А ты сегодня боишься...

Зеби размазала слезы кулаком. И сказала, глядя снизу вверх сияющими, мокрыми глазами:

— Все, все тут живое... Чудищ здесь не счесть... Только все они окаменели вмиг — потому что пришел настоящий храбрец. Мне бабушка говорила, что так будет...

— Так и смотришь своей бабушке в рот, — проворчал Баки. — Вот погоди, будем учиться в школе...

* * *

— Царство вечного мрака и тишины, куда никогда не приходит день! Путь в таинственные недра земные! Каменные летописи, где оставили свои следы и доисторические животные, и наш предок — первобытный человек... Вот что такое пещеры! — заключил лектор и весело, по-молодому яркими и живыми глазами глянул на собравшихся.

— Все ясно, ребята? Вопросы есть?

В зале загудели нерешительно. Наконец поднялась смуглая, тоненькая рука:

— Бакиджан Низаметдинович! Вот вы сказали: царство вечной тишины... А там, где живет двоюродная тетя... Я была в гостях... Там есть пещера... поющая... Люди говорят: шайтаны там свадьбу справляют...

Говорила все это, краснея и заикаясь, худенькая девчушка с большими, во все лицо, глазами, сосед ее, широкоскулый мальчик, скривил рот насмешливо, шепнул что-то, потянул за рукав — садись, мол, не позорься!

Лектор улыбнулся.

— Вопрос закономерен. Действительно, забыл я рассказать вам, друзья, о необычных акустических явлениях в горах, в пещерах. Каковы их причины? Все те же — вода и ветер, а также строение местности. Ветер по-особому завывает в ущельях, имеющих суженную горловину. В некоторых пещерах создается движение воздуха то вглубь, то в обратном направлении. При этом раздается мощный низкий вой, словно ревет неведомое чудовище... В иных пещерах своды создают сильный резонанс: человеческий голос звучит раза в четыре громче. Залетает сюда ветер, несущий песчинки, ударяются они о сталактиты и сталагмиты, а слышится как будто рычание, плач, стоны. Интересные акустические эффекты создают бегущие и падающие подземные воды... Отсюда и народные легенды о злых духах и тому подобном. Хорошо, что Зейнаб мне напомнила об этом... Я ей очень благодарен.

Все начали оглядываться на девочку, задавшую вопрос, — она разалелась еще пуще. Сосед ее вскочил, как подброшенный пружиной:

— Я тоже хочу спросить! Бакиджан Низаметдинович! Когда вы сделали свое первое научное открытие?

— Когда? — ученый задумался. Глаза его словно загляделись во внутреннее зеркало памяти. — Вот когда: мне было, наверно, столько лет, сколько тебе, дружок!

Оттеснив плечом приподнявшуюся было соседку, мальчик закричал:

— А вы уже думали тогда, что надо всю жизнь отдать науке?

Лектор потер лоб рукой. Улыбнулся.

— Честно признаюсь — нет. Не думал...

— А... а как же?

— А вот как: сначала мне очень хотелось переупрямить одну девочку. И тогда мне ничего не удавалось. А потом... Я очень захотел, чтобы она перестала бояться. И уж, конечно, самому пришлось совсем забыть про страх. Тогда я и сделал свое первое открытие. Я нашел окаменелые следы динозавра в пещере Яман-Коя близ Сары-узун-сая.

Вот так-то, друзья...

Серебряный лист

Все наши не так смотрели вокруг, как в путеводитель: лишь бы чего не пропустить — всемирно известного. И ахали там, где полагалось: «Ах, секвойя гигантская! Ах, фисташка дикая в возрасте тысячи лет!» А вы мне сначала покажите того, кто эту тысячу лет отсчитал.

Надоело. Взял да и махнул в боковую аллейку, без особого шума. Не лес ведь, не заблужусь.

Иду, а кругом указатели: иди туда, иди сюда... Я взял и свернул по дорожке, на которой указатель забыли поставить. Густо тут заросло, тень глухая, без пятнышка. Кусты какие-то стоят, в белом цвету, как в снегу, пахнет ничего себе, вроде бы в магазине, где духи продают и разную там губную помаду. А между кустами цепляется проволока колючая. Ого! Чего это они там запроволочили? Все смотри, а тут нельзя! Интересно! Я и пошел вдоль проволоки.

Шел, шел, слышу голос. Задумчивый такой.

— Ну, и как же мне вас именовать, безродные вы мои?

Я совсем тихо пошел. По-индейски, с пятки на носок. И за кустами, за изгородью вижу: открытое место, участочек небольшой. И на нем растения разные, совсем не похожие на все в том саду. Ну, как вам сказать? Вот если б взять да к зеленому шелку пришить заплату из мешковины. Все вокруг — блестит, цветет, в глаза бросается. Не лист, а веер зеленый, не дерево, а целый букет. А тут листики мелкие, все больше серого, мышиного цвета. И колючек много.