Кундалини. Эволюционная энергия в человеке.

 С трудом встав на ноги, я медленно пошел в спальню. Сорвав дрожащими руками покрывало, я забрался в постель, пытаясь за­нять удобное положение. Но состояние мое было отчаянным — я весь дрожал, от макушки до ног. Тело мое было холодным как лед, но при этом меня знобило как в лихорадке. Я нащупал свой пульс — он был невероятно частым, а сердце билось под ребрами с такой си­лой, что я мог слышать его удары. Но больше всего меня испугала интенсивность огненных потоков, проносившихся по моему телу, проникающих в каждый орган. Ум работал отчаянно, но был не в состоянии привести в порядок мои дикие мысли. Пригласить врача, чтобы тот попытался поставить диагноз, было бы пустой тратой времени и сил. Услышав о симптомах, он, конечно же, первым де­лом подумает о приюте для душевнобольных. Ждать помощи отку­да-либо еще было бессмысленно. Что мне оставалось делать, чтобы спасти себя от этой пытки? Возможно, когда я вел полуголодное су­ществование, съедая лишь пару апельсин и выпивая немного моло­ка, я не давал возможности огненным потокам разыграться с той силой, которую они обрели после того, как я принял более плотную пищу? Возможно ли спасение? Куда мне идти, чтобы избавиться от этого огня, полыхающего внутри?

 Жар увеличивался с каждой секундой, вызывая непереноси­мую боль, и мне приходилось беспрерывно извиваться и перевора­чиваться с боку на бок, в то время как с лица и конечностей стекал потоками холодный пот. Жар становился все сильнее — казалось, бесчисленные раскаленные докрасна иглы, впившись в мое тело и разлетаясь внутри, словно искры, сжигали мою плоть и органы. Страдая от этой адской пытки, я заламывал руки и закусывал губы, чтобы не закричать. Удары сердца становились все более жуткими, обретая такую невероятную мощь, что мне казалось, будто оно вот-вот либо разорвется, либо остановится. Плоть и кровь не могли долго выносить такого напряжения. Организм мужественно боролся с распространяющимся по нервам и вливающимся в мозг ядом. Но силы были неравными, и буря, разыгравшаяся в моем теле, набрала такого размаха, что в исходе не оставалось никаких сомнений. Фун­кции всех органов были нарушены, и ощущения были столь болез­ненными, что я только удивлялся своей способности сохранять са­моконтроль при подобных обстоятельствах. Все мое тело сгорало, высыхало в шквале огненных потоков, проносившихся внутри.

 Я знал, что умираю, и что мое сердце не в состоянии долго вы­держать это невероятное напряжение. Мое горло было обожжено, и каждая часть тела пылала огнем, но я ничего не мог сделать, чтобы хоть как-нибудь облегчить страдания. Если бы рядом был колодец или река, я бы, не задумываясь, бросился в холодную пучину, пред­почтя смерть этой пытке. Но колодца нигде не было, а река была в полумиле отсюда. С огромным трудом я поднялся на ноги, собираясь облить себя водой из ведра, чтобы хоть как-нибудь умерить страда­ния. Но тут мой взгляд упал на мою младшую дочь Регину, которая лежала на соседней кровати с широко открытыми глазами и напря­женно наблюдала за моими лихорадочными движениями. Остатки здравого смысла подсказали мне, что если я сделаю еще одно дикое движение или начну обливаться из ведра в столь неподходящее время, она начнет кричать и ее мать, которая тут же вбежит в ком­нату на крики ребенка, перепугается насмерть. Эта мысль остано­вила меня, и я решил терпеть агонию до конца, который, как я по­лагал, был уже близок.

Что же произошло со мной? Что за дьявольская сила преиспод­ней вцепилась в меня мертвой хваткой? Суждено ли мне умереть столь страшной смертью, чтобы мой труп с почерневшими конечно­стями и лицом заставлял людей гадать, какой немыслимый ужас я испытал в свои последние минуты, за какие грехи, совершенные в прошлых жизнях, понес я кару? Как я ни напрягал свой разгоря­ченный ум, ища спасения, я ничего не мог придумать. Меня охвати­ло отчаянье. Я обессилел от напряжения и ощутил, что утопаю в море боли. В ужасе я пытался очнуться и вырваться оттуда, но вновь погружался в пучину страданий, бессильный что-либо сде­лать. Вдруг я почувствовал подъем сил и возвратился к жизни с от­куда-то взявшимся (лишь Всевышнему ведомо, откуда) проблеском мысли, который и удержал меня от безумных действий и возмож­ной попытки самоубийства.