Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове

— Мусульмане! Единоверцы! — запричитал он, трясясь от гнева. — Долго еще вы будете сносить это глумление над нашей святыней? Гоните п-прочь этого нечестивца!

— Гнать его!

— Гнать отсюда! — послышались возбужденные, негедующие голоса.

И тут Абдулла не выдержал.

— Братья единоверцы! — крикнул он во весь голос. — Пусть комиссар говорит! Это наш, мусульманский комиссар!

Схватив за руки Махмута и Габдрахмана, он стал сбивчиво объяснять им:

— Что ж вы молчите? Это ведь он! Тот самый! Помните, я вам про него говорил? Это он самый и есть…

— Мусульманский комиссар? — спросил Махмут.

— Тот самый, который тебя спас? — догадался Габдрахман.

— Ну да! Я же говорю вам, это он!

— Пусть говорит! — громко крикнул Габдрахман. И в тот же миг его поддержали другие голоса:

— Пусть говорит!

— Говори, комиссар!

— Говори, Мулланур! Мы слушаем тебя!

Видно, здесь, в мечети, не один Абдулла знал оратора. Оказалось, звали даже, как его зовут.

Улыбаясь, Мулланур оглядел взбудораженную, шумную толпу и поднял руку, прося тишины.

— Друзья мои! Братья! — заговорил он, слегка понизив голос. — Сейчас вот здесь, на площади, мы начнем запись в мусульманскую социалистическую армию. Я верю, что вы все, как один человек, выразите желание вступить в ряды защитников нашей свободы.

Выждав минуту, он крикнул в толпу:

— Ну?.. Кто первый?.. Выходи! Я начинаю запись!

Абдулла оглянулся. Все стояли, не шелохнувшись.

Быть первым — ох как это нелегко! Но Абдулла все-таки решился. Расталкивая толпу, он вышел вперед:

— Записывай меня, комиссар!

И как же обрадовался он, увидав, как засияли глаза молодого комиссара.

— Пиши! — уже совсем уверенно крикнул он. — Абдулла Ахметов… А вы что же? — обернулся он к своим землякам. — Махмут! Габдрахман! Чего стоите? Это же наш комиссар, в нашу армию записывает!

И вот, расталкивая людей, вышел вперед Махмут. А за ним — Габдрахман.

— И меня запиши, комиссар!

И тут словно прорвало:

— И меня пиши тоже!

— И меня!..

Вечером сотрудники Центрального комиссариата по делам мусульман собрались вместе, чтобы подвести итоги сделанному за день. Формирование первых мусульманских социалистических отрядов повсюду шло хорошо. Трудящиеся мусульмане охотно записывались в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

— Завтра будем продолжать запись и начнем формирование первых батальонов, — закончил совещание Мулланур. — Руководителей Военного отдела прошу подумать о назначении командиров и комиссаров. Список кандидатур вручить мне завтра утром в восемь ноль-ноль.

5

С утра Мулланур решил написать обращение к трудящимся мусульманам с призывом записываться добровольцами. Озаглавить он решил его так: «Обращение к мусульманскому революционному народу».

Однако дальше заглавия дело не пошло. Долго сидел он над чистым листом бумаги, покусывая карандаш: нужные слова не приходили. Обычно он писал легко, слова будто сами ложились на бумагу. Но тут словно заклинило. Мулланур чувствовал особую важность такого документа: каждое слово должно быть взвешено, тщательно продумано. Вот это повышенное чувство ответственности, вероятно, и парализовало его.

И вдруг представилась ему вчерашняя сцена в мечети. Ожили перед глазами лица напряженно слушающих его людей. Зазвучал в ушах голос Абдуллы: «Это наш человек! Пусть говорит!» И тот же голос, прокричавший с радостным упоением: «Записывай меня, комиссар!» И другие голоса, заглушающие и перебивающие друг друга: «И меня запиши!», «И меня!», «И меня тоже!»

И тут сами собой полились слова — те самые, что были им сказаны там, в мечети. Перо быстро побежало по бумаге, едва успевая записывать фразы, теснившиеся в разгоряченном мозгу:

«Часы грозных испытаний переживает Российская Республика. Ценою колоссальных усилий и неисчислимых жертв завоеванной свободе грозит величайшая опасность…

Товарищи мусульмане!..»

Скрипнула дверь. Мулланур досадливо поднял голову: на пороге, смущенно улыбаясь, стоял солдат.

— Не ругай меня, комиссар. Вижу, что помешал. Я проститься пришел…

— Абдулла! — удивился Мулланур. — Заходи, дорогой! Извини, сразу тебя не узнал. Да и немудрено: ты совсем другой стал.

Абдуллу и впрямь очень изменила солдатская форма. Шинель, правда, была чуть коротковата, а смушковая солдатская шапка слегка мала, отчего сидела на голове как-то набекрень. Но быть может, как раз это и придавало бывшему дворнику особенно бравый и даже чуть-чуть залихватский вид.

— Ну хорош! — удовлетворенно сказал Мулланур, оглядев своего «крестника» со всех сторон. — Однако не слишком ли тяжелую ношу взвалил ты на себя, друг? Что ни говори, а ведь ты уже немолод. Боюсь, трудно тебе будет на фронте.

— Воевать за свою власть годы не помешают, — степенно ответил Абдулла.

— Ну гляди, — улыбнулся Мулланур. — Тебе виднее.

— Я к тебе проститься пришел, — повторил Абдулла. — Хочу одну вещь на память о себе оставить.

Он скинул с плеч и медленно стал развязывать свой солдатский сидор.

— Какую еще вещь? Что ты! Мне ничего не надо! — запротестовал было Мулланур.

— Не обижай. Это тебе от меня подарок, — сказал Абдулла, извлекая из вещевого мешка какой-то странный предмет.