Читаем КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН полностью

— Индусы — большие доки по части технологий, — разъяснил ему советник в Шведском Отдельном банке, размахивая проспектами и диаграммами. Разговор занял всё утро, клерк не экономил время на клиентах с хорошими доходами.

Иоаким послушался совета — и что же? Бомбейская биржа показывала ежемесячный прирост в десять процентов.

Он обменялся несколькими словами с десятником. Всё шло по плану и в полном соответствии с чертежами: ещё неделя — и ремонт закончен. Мимо проехал на велосипеде сосед Сюнессон, даже не взглянув в его сторону — они не обменялись ни словом с того момента, когда тот совершил свой малоудачный полёт с лестницы.

Он вернулся в дом, достал из холодильника бутылочку «Короны» и поднялся наверх. В комнате для прислуги, где он когда-то играл слесаря-сантехника в фильме Хамрелля, положили новый пол из шлифованной сосновой доски. Разводка электричества уже была закончена, мебель, выбранная дизайнером по интерьерам, завезена. С бутылкой в руке Иоаким продолжил обход. В его старой спальне лежал ковёр от «Нессим», импульсивно купленный по пути из «Опера-бара» в «Бёрнс». Из окна был виден след экскаватора — прокладывали трубы к его новому трехкамерному колодцу… на тумбочке лежало карманное зеркальце, а на зеркальце — маленькое вознаграждение человеку, который так много страдал, но теперь искупил все свои преступления: две дорожки приносящего счастье порошка растения под названием «кока». Иоаким собирался доставить себе это удовольствие после ухода рабочих, просто потому, что у него было желание, а теперь и возможность.

Но погода была настолько чудесной, что он решил не откладывать.

Он лёг на постель, втянул носом порошок и стал ожидать эффекта. Карстен Хамрелль не одобрял его пристрастия к кокаину. Он считал Иоакима наркоманом, хотя и не в последней стадии, но всё же наркоманом, и постоянно советовал ему обратиться в общество анонимных алкоголиков.

— Двенадцатиступенчатая программа. Для таких типов, как ты и я, больше ничего не подходит, — сказал он при последней встрече. — Единственное, чего не следует принимать всерьёз, — это их болтовню о Боге. Ты просто мысленно заменяй слово. Они говорят «Бог», а ты понимай — «жизнь». Или, скажем, высшие силы.

— Высшие силы уже на моей стороне. Я никогда в жизни так хорошо себя не чувствовал.

— Ты чувствуешь себя хорошо, только когда нанюхаешься этой дряни… К тому же ты из тех, кто не успокоится — будешь продолжать, как только заведутся денежки. Я по себе знаю. Посмотри в лицо правде, Йонни, — ты злоупотребляешь наркотиками! Ты наркоман!

Сам Иоаким себя ни алкоголиком, ни наркоманом, ни порнозависимым не считал. И уж точно ему не была нужна никакая двенадцатиступенчатая программа. Он, конечно, употребляя, но ни в коем случае не злоупотреблял. Он был, конечно, гедонистом, но только в свободное время.

Выждав, когда простимулированная уверенность в себе достигнет апогея, он предпринял ещё одну попытку заманить к себе на Готланд подружку Карстена Лину.

— Привет, это я, — жарко зашептал он в мобильник. — Ты можешь говорить?

— Конечно, я в городе… приём так себе… ты меня слышишь?

— А где Карстен?

— Поехал в Вестервик в гольф играть. За ним заехал какой-то парень с утра. Сказал, приедет не раньше воскресенья.

Хорошая новость. До Готланда — полчаса лета. Значит, у них в запасе целых четыре дня.

— Замечательно! — сказал Иоаким. У него внезапно пересохло во рту. — Давай сюда! Я позвоню в «Скайуэйз» и оплачу билет, получишь его в Бромме.

— Не знаю… Мне кажется, он начал что-то подозревать. На каждую эсэмэску вздрагивает.

— И что?

— А позавчера я проснулась — а он в кухне… Я ещё подумала, уж не лунатик ли он, а он мои сообщения читает…

— О боже!

— Успокойся, твои я удалила. К тому же он попросил прощения — стыдно стало.

Листья коки в кристаллической форме делали чудеса — он ничего не боялся.

— Блестяще! Карстен четыре ночи в Вестервике, а ты приезжаешь сюда. Отменное вино, а мой сарай постепенно превращается в хоромы из «Плейбоя». И как минимум десять грамм порошка. Хочется порадовать себя — и других…

— Я подумаю, Иоаким… Позвоню попозже.



Через месяц после вручения киношного чемодана с деньгами в «Гранд-отеле» Хамреллю позвонил некто Марио Маркович — как выяснилось, кузен Эмира. Насколько Иоаким понял, Марио руководил филиалом в Уппсале — фитнес-клуб, шикарный ресторан… и другие дела, в частности ввоз противозаконных химических субстанций с помощью обнищавших моряков русских тральщиков. Точно так же, как его патрон и родственник, Марио испытывал постоянное желание произвести впечатление на окружающих и пожелал вложить деньги в искусство.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века