Читаем КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН полностью

Заведующую он нашёл на кухне. После дачи показаний, кто он и почему забирает Винсента, Иоаким получил «добро». Он собрал барахло мальчика и сделал отчаянную попытку его одеть. Это было вовсе не легко. Разразилась жестокая битва — ему пришлось вынести несколько левых хуков и впечатляющий апперкот правой, пока он старался натянуть на него комбинезон. Резинки не давали продеть руки в рукава, пуговицы тут же расстёгивались, молнии застревали. Шапочка несколько раз улетала в другой конец комнаты. Потом настал час резиновых сапог. Винсент выворачивался и брыкался, но определённый перевес в мышечной силе всё же сыграл свою роль. Когда одевание было закончено, военнопленному удалось хитрым манёвром улизнуть в соседнюю комнату, где он со сверхъестественной силой отчаяния намертво вцепился в ножку стола. Дальше последовала пропагандистская кампания, в ходе которой полевой командир Кунцельманн пообещал перебежчику мороженое.

— Не хочу! — прошипел Винсент сквозь стиснутые зубы.

— Да ладно тебе! Это же твоя мама просила меня взять тебя из садика. Ты какое мороженое любишь? Пиггелин[143]?

— Плевать на твоё мороженое. Ты не мой папа.

— Нет. И в самом деле, я не твой папа.

— Отпусти меня.

— Мама сказала, что, если ты будешь вести себя хорошо, получишь новые покемоновские карты. Сначала пойдём в парк, поиграем немного, а оттуда домой…

— Уходи отсюда!

На счастье, поблизости нашлись люди с педагогическим образованием. Юноша, который, судя по стилю одежды, испытывал постоянную горечь, что ему не удалось в шестьдесят восьмом побывать на парижских баррикадах, взял шестилетнего бунтаря на себя. Просто удивительно, какими простыми средствами ему удалось привнести мир и покой в душу маленького партизана. Капитуляция была полной, хотя вовсе не унизительной.

Через четверть часа они, взявшись за руки, пришли в парк. Мальчик внезапно сменил идеологию и весело болтал с недавним врагом.

— А правда у меня будут новые карты? — спросил он. — Интересно какие… Всё время выходят новые серии.

Он достал из рюкзака пачку карточек и начал перебирать их с видом знатока.

— Можем сыграть, если хочешь…

— Я не умею… Не знаю, как играют…

— Проще простого. Ты как бы вытягиваешь карты и показываешь другим… и тогда надо знать, что у тебя есть для нападения и защиты. Ага, смотри, у меня вирус, я могу всех перезаразить! Ура!

— Это, надеюсь, не опасно?

— И прайс-карта!

— Прайс-карта?

— Я же сказал — прайс-карта. У тебя шесть карт, и у меня шесть карт… ты уничтожаешь моих монстров, а когда у тебя кончаются прайс-карты, ты выигрываешь! Или можем поиграть на скамейке… Если активные умирают, надо как бы убраться со скамейки.

— Честно говоря, Винсент, не понял ни слова.

Тут последовала небольшая лекция. Карта YX, терпеливо пояснил Винсент, как и все глянцевые карты, очень сильна, важно, если она у тебя есть. Некий Камерон YХ обладает огромным запасом чего-то непонятного под названием HP, но если YХ умирает, ты получаешь в утешение две прайс-карты. Тренер со странным именем Ач Кетчум… или что-то вроде, может быть, Арт Кетчуп, если верить Винсенту, подготовил Пикачу — жёлтую мышь, обладающую сверхъестественными силами. Два других тренера, Мисти и Брук, подготовили целую группу учеников покемона. Они все вместе охотятся на банду больных дамп-синдромом[144] созданий под названием Тим Рокет.

Иоаким мирно размышлял о беге времени, об энтропии, о неуклонном движении общества к хаосу. Он не понимал ровным счётом ничего. Он-то в детстве играл в вышибалы на школьном дворе.

— HP — это ну как бы жизнь, — поучал Винсент, выковыривая козу из носа. — Вот у этой карты восемьдесят HP, а у того, кто атакует, может быть всего пятьдесят. Тогда же остаются запасные жизни… не скажешь, сколько?

— Восемьдесят минус пятьдесят… тридцать?

— Спасибо. Считать я ещё не умею. Но слушай дальше… если Пикачу дать Грозовой Камень, он превращается в Райчу, но тогда ты уже не можешь обучить его новым приёмам атаки.

— Вот оно что…

— Вот именно! Я сам ещё не всё знаю, но тут один пацан, ему уже десять, рассказывал. Тогда нужно искать другие способы. Но если ты играешь в жёлтого Покемона… Смотри, Чаризард!

Он протянул Иоакиму карту, изображающую похожее на дракона существо — если верить тексту, следующая фаза жизни некоего Чармандера. Винсент очарованно смотрел на картинку, словно бы это была святая реликвия.

— Хуже всех Дитто, — продолжил он с грустью, скручивая козу в сочный шарик, — лучше бы эти карты вообще не попадалась. Они розовые, липкие и только подражают другим покемонам…

— Это очень типично для нашего мира. Все друг другу подражают…

— Но если Дитто засмеялся, он уже не может подражать. Тогда он умирает. Я так думаю… мне кажется… а когда мама придёт?

— Мы ещё немного побудем в парке, а потом пойдём домой, тогда и мама придёт.

— Я очень люблю маму. А ты любишь свою маму?

— У меня нет мамы…

— Мне тебя жаль. Поиграем во что-нибудь?



Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века