Читаем КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН полностью

— Пацану скучно, — сказал Хамрелль. — Он просто гениально держит маску. Ты видел когда-нибудь более хладнокровного типчика? Сначала он топчет папину невесту. Потом спокойно садится с нами в машину и едет неизвестно куда, даже не спрашивает, почему не взяли Лину. Словно бы ему один хрен. А теперь как ни в чём не бывало разглядывает журнальчики.

— А она знает, что ты уехал?

— Я ей сказал, что уезжаю по делам и Фиделя беру с собой. Сказал — на неделю.

— А она знает, что я с тобой?

— Нет. А что?

— Так, ничего…

Мобильник снова пискнул. Что-то подсказывало ему, что это опять Лина, наверняка предлагает встретиться по случаю отъезда фирмы «Хамрелль и Сын» в неизвестном направлении «по делам бизнеса». Он отключил телефон и сунул в карман.

— И какого хрена его вообще несёт на Кубу? Ей-ей, он прибабахнутый… Неужели ему нравится Кастро и всё это коммунистическое позорище? Если бы не определённое сходство, ни за что не подумал бы, что это мой сын.

Хамрелль поднялся, потянул с собой Иоакима, и они подошли к Фиделю. Отложив «Слитц», тот теперь копался в более раскованных мужских журналах. С невинной улыбкой он содрал пластиковую упаковку с «Актуэль Рапорт»[154].

— Yon have to pay for the magazine now, — сказал Карстен с отеческой улыбкой. — You could have asked me before we left Stockholm? I have tons of these magazins at home. Hundreds and hundreds of them. I told you I was in the business. You want to read something dirty in the car?[155]

— Como?

— Да иди ты! You want me to buy a dirty magazine for you?[156]

По-видимому, Фидель испытывал неодолимое желание поскорее познакомиться со шведской греховностью, потому что он содрал упаковочную плёнку с полудюжины журналов. С «Кошечек», например, где обещали интересный репортаж, как у Пэрис Хилтон снимали домашнее видео.

— Why don’t you read a spanish paper instead? Or a book? All right Fidel, you like this filch? Let’s take a look in the car and see if I have some sexy magazines there[157].

В ожидании, пока Карстен закончит чересчур взволнованную, на взгляд Иоакима, лекцию своему ровным счётом ничего не понимающему сыну, он тоже стал перелистывать журналы. Оглавление выглядело многообещающим, к тому же к журналу прилагался бесплатный видеодиск. Но не успел он приглядеться к нескольким любовным актам образцово равнодушных к последствиям своих страстей красавиц и красавцев, мощная рука Карстена схватила его за ворот и потянула вниз. Иоаким еле успел присесть на корточки за стойкой с журналами. Лоб Хамрелля мгновенно вспотел.

— Ни звука! — прошипел он. Сын глядел на отца, ничего не понимая. На этот раз Хамрелль не стал экспериментировать с английским, а просто прижал палец к губам.

В щёлочку между пачками «Мура» и «Хастлера» Иоаким увидел двоих, торопливо заказывающих кофе у кассы. Лица их были ему хорошо знакомы и особой радости не выражали. Прямо у входа распластался вызывающе красный «ламборгини». Проходящие мимо автомобилисты с удивлением поглядывали на сидящую на корточках троицу — не собрались ли они из каких-либо соображений справить нужду прямо здесь, за журнальным стендом? Марио и Эмир, слава богу, очень торопились и пили кофе, не отходя от стойки. А поскольку порнография, если верить психотерапевту Эрлингу Момсену, помогала Иоакиму бороться с метафизическим страхом и бежать от реальности, он решил полистать «Кошечек». Иоаким чувствовал острую потребность как в первом, так и во втором: победить страх и удрать куда подальше.

— На твоём месте я бы этого не делал, — прошипел Карстен, не отводя глаз от кассы.

— Чего — этого?

— Не ворошил бы эту муру. Могут встретиться картинки, которые ты не хотел бы видеть.

— Какие ещё картинки?

— Или фильм, который тебе захочется покритиковать…

— О чём ты?

Хамрелль горестно вздохнул:

— Ну… я имею в виду некоторые интерьеры… они могут показаться тебе знакомыми. И люди знакомые могут попадаться… там один такой… с ключом Бако в руке…

— Сукин ты сын, Карстен!

— Sorry…

Иоаким поглядел в щёлочку — Марио и Эмир пружинистым амфетаминовым шагом направились к своему «ламборгини». Он перевёл взгляд и на обложке распутного мужского журнала обнаружил коллаж кадров из фильма, где тут же узнал знакомых: тут были и диссидентка Кайза, и заботливая Тильде… «Немцы в восторге от «Лосей и грудей», — гласила рубрика. — Бесплатный видеодиск и множество фотографий со съёмок фильма».

— Сукин сын, — произнёс Иоаким с ещё большим чувством.

— Знаю, знаю! Но у меня не было выбора! Не волнуйся, народ к этому относится вполне деликатно… я имею в виду, если попадается кто-то из знакомых в таких репортажах…

— Ты же клятвенно обещал, что в Швеции фильм не пойдёт!

— Не помню, чтобы я так уж клятвенно обещал…

— Обещал! Клятвенно!

— Мне это запомнилось по-другому…

— Ты за это получишь!

— Ясное дело, получу, Йонни, я уже дробь выбиваю зубами. И вообще, с чего ты решил, что можно верить такому типу, как я? Я бы на твоём месте не поверил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века